Итоги нулевых Ксения Собчак, телеведущая, 29 лет

— Как для вас начинались двухтысячные?

— Я сейчас на самом деле безумно счастлива, что в разгар нулевых мне было 19–20 лет, я не хотела бы быть тогда тридцатилетней женщиной. Это было время каких-то наивных мечтаний, дурацких выходок, новых горизонтов и всепоглощающего потребления. Я считаю, что те люди, которые были тогда молоды душой и телом, получили в то время удовольствие от жизни. Остальные же просто печально на все это взирали. Образно говоря, всему свое время. Пятнадцатилетнему тинейджеру хочется ходить на дискотеки, и это хорошо. Плохо, когда на дискотеки ходить хочется седовласому взрослому человеку. Так и тогда: все эти новые нахлынувшие удовольствия — они были предназначены для молодых. В 18–20 лет впервые прокатиться на красном «феррари» в Сен-Тропе — это было круто, получить на 20-летие кольцо с желтым бриллиантом на 30 карат — в тот момент это и было счастьем. Можно было без остановки скупать шмотки и жить той красивой жизнью, которой никогда не было ни у моих родителей, ни вообще у кого бы то ни было в нашей стране. Мы тогда чувствовали себя, как ребенок, родившийся в голодной Африке, которого вдруг привезли в магазин шоколада. Да, у него потом будут прыщи, аллергия, но он нажрался этого шоколада и был счастлив. Так и мы всей страной в начале 2000-х ворвались голодные в шоколадный магазин и сожрали весь шоколад. И до сих пор расхлебываем последствия этого обжорства. Да, это время было вульгарным, новорусским, но именно в те годы это было настоящим, дистиллированным счастьем — жить так. Если б мне тогда было тридцать, я бы, наверное, печально взирала на все это со стороны и недоумевала — как люди не понимают, что не в часах и машинах счастье и настоящая энергия жизни? Но тогда мне понимать этого было не нужно, да, собственно, и никто не понимал.

— Вам чего в то время вообще хотелось?

— Мне хотелось быть публичным, известным человеком, заниматься чем-то на телевидении, журналистикой. Наверное, это было связано с недостатком внимания в детстве. Я классический недолюбленный ребенок в семье политиков, которые вечно на приемах, мероприятиях и в разъездах. Я все детство провела с гувернантками, нянями, репетиторами, учителями. И мне вечно хотелось внимания. Меня страшно привлекал весь этот мир шоу-бизнеса, журналистики. Первую свою статью я вообще написала в возрасте 11 лет в местную питерскую газету, называлась она «Что школьница Ксения Собчак знает о СПИДе». Кстати, не все сразу, как многие думают, пошло гладко. В 2000 году я приехала в Москву, записалась на кастинг, и он прошел неудачно. Это происходило как раз здесь, в здании «Афиши», а кастинг был, собственно, для программы «Афиша». Но меня не выбрали, а выбрали Таню Арно.

— Но в итоге-то вы своего добились.

— Вообще, это было редкое время в истории нашей страны с диким акцентом на потребление и роскошь, когда героями стали вещи. Героями были автомобили Bentley, бриллианты, жизнь в Монако, которая казалась советскому человеку космической, а тут вдруг приблизилась: дотянись рукой — и счастье рядом. И над всем этим возвышался образ человека, которому принадлежит мир: это были олигархи, их прекрасные светловолосые дамы, банкиры и знаменитости. Я не создавала такой образ намеренно — я просто жила и наслаждалась жизнью. Мне всерьез и искренне доставляли удовольствие все эти «феррари» и частные самолеты, я пила эту жизнь взахлеб и была счастлива. И это, повторюсь, не было образом. Я вообще за всю жизнь ни копейки не заплатила ни одному пиарщику, не советовалась ни с кем насчет раскручивания себя. Потому что у Оскара Уайлда есть потрясающая фраза: «В жизни всегда играйте самого себя, потому что все остальные роли уже давно разобраны».

— Ну да, в реалити-шоу «Блондинка в шоколаде» вы органично в этой жизни выглядели.

— Ой, на самом деле у меня вчера была программа на «Серебряном дожде», мы ее ведем вместе с Люсей Грин. Ну и речь зашла об алкоголе, и я сказала: как, мол, мне отвратительна вся эта интеллигентско-кабацкая эстетика, как я ненавижу пьяных. И тут Грин мне говорит: мол, как так, тебя же в «Блондинке в шоколаде» вусмерть пьяную на руках из бара вытаскивали. Я поразилась! Выходит, никто не понял, что это была пародия на ту самую гламурную жизнь, столь ценную для двухтысячных? Конечно, я не была пьяной — я хотела просто показать, как это бывает отвратительно. Мне-то хотелось, чтоб это было в стиле моего кумира Саши Коэна. Для меня это и есть самая настоящая правда — уметь посмеяться над собой, прикинуться пьяной или выйти из спа-салона в грязи, показав тем самым абсурдность ситуации, когда ты идешь в дорогой салон, тебя там обмазывают грязью, а ты еще и деньги за это платишь. Очень обидно, что этот проект многими остался не понят.

— Вы ведь, когда приехали в Москву в 2000 году, как Наташа Ростова практически были.

— Толстой сейчас перевернется в гробу.

— В смысле — вы помните свое знакомство с московской светской тусовкой?

— Так, навскидку я помню две вещи. Я была тихая питерская девочка, у нас там никаких особых тусовок сроду не было, приехала в Москву, и первое, что увидела, был плакат с черноволосой женщиной и надписью «Привет, Марьяна» — это была Марьяна Вавилова, ее супруг всю Рублевку этими плакатами завешал. А второе — это, конечно, глаза Умара Джабраилова на баннерах «0,1%. Спасибо». Тогда как раз в Москве прошли какие-то выборы, и он набрал там самое маленькое количество процентов. Ну я подумала, какая стильная реклама, как круто человек прикололся. На самом деле поначалу, когда я приехала в Москву, у меня тут не было ни одного друга. Я приехала учиться в МГИМО, сняла квартиру на Фрунзенской набережной, и первые два месяца ездила только в институт и домой. Возвращалась домой в 8 вечера и поражалась тому, что мне совершенно некуда и не с кем пойти. А потом я познакомилась с Ульяной Цейтлиной, и все закрутилось. Мы стали ходить в ресторан «Сан-Мишель», где я и познакомилась с Умаром. Помню, он тогда носил кепку с надписью «Million» — ну и в какой-то момент, когда он проходил мимо, я отпустила едкий комплимент в своем стиле. Мол, миллион — это количество денег или женщин? Если денег — то мало, женщин — неправдоподобно много. Он потом нашел мой телефон, и у нас случились яркие и запоминающиеся отношения.

— Наверняка вы следили за тем, как менялась политическая ситуация в течение этих десяти лет, и, само собой, очень хорошо понимаете все механизмы. Но почему-то никогда на тему политики не высказываетесь.

— Безусловно, меня это все касается, и мне безумно стыдно за многие вещи, которые происходили в этой стране. Мне очень больно смотреть на наши коррупционные схемы и прочие проблемы, но у меня в связи со всем этим есть внутренняя неразрешимая дилемма. Есть люди, которые действуют по принципу «Платон мне друг, но истина дороже». Так вот я не из таких людей. Для меня друг важнее истины. И наш премьер-министр, в прошлом — президент, лично был единственным человеком, который поддержал мою семью в тяжелый период. Я видела, как это было, и видела, сколько было предательства, помню родителей в ужасной ситуации жуткой несправедливой травли, когда мы были без денег, без друзей и без возможности оправдаться. Путин был единственным, кто нам помог, я всегда буду ему за это благодарна, и именно это не дает мне права высказываться даже на тему вещей, с которыми я не согласна. Это моя вечная проблема.

— А в социальном плане вы как-то ощущаете изменения? Люди в России за последние десять лет изменились?

— Конечно, сейчас все в головах у людей совершенно иначе стало, и весь ужас заключается в том, что с этими «новыми людьми» у меня очень мало общего, хотя они мне и нравятся. Герой 2010 года — это молодой хипстер, который проводит много времени на территории «Красного Октября» и имеет весьма пассивную политическую и социальную позицию. Его интересует модная одежда, прикольные гаджеты и возможность пожить в свое удовольствие. Денег ему много не надо — есть родители, богемная тусовка, какая-нибудь непыльная арт-работа. Человек нового поколения не суперамбициозен, ему не нужно много зарабатывать. А если он зарабатывает, то это что-то, связанное с интернетом, как у мальчика из «Социальной сети». Это не деньги, нажитые тяжелым трудом, корпоративами, съемками, нефтяными компаниями, потом и кровью. Это деньги, заработанные креативом: ты придумал некую фишку, тут подкрутил, там подмутил, и она сработала.

— И к чему мы в итоге с такими героями приходим?

— Думаю, что к спокойной европейской жизни. Мы же все равно потихоньку, но двигаемся в сторону того, чтоб становиться Европой. Будем позитивными, не парящимися, не грызущими друг другу глотки и не сажающими друг друга в тюрьму. Среда станет более дружелюбной, гедонистической, время агрессии уходит, нас, хищников, осталось очень мало. И теперь эти хищники учатся грамотно носить на себе эту овечью шкуру, чтоб не было видно больших страшных клыков. Я как-то брала интервью у Даши Жуковой для одного глянцевого журнала, и она сказала: «Я не могу долго находиться в Москве, это для меня слишком агрессивная среда. Даже то, как ты задаешь вопросы, мне кажется агрессивным». Я тогда ее не поняла. А сейчас вдруг осознала, что она имела в виду. Даша же ведь как раз и есть такой новый герой — милая, позитивная, креативная западная девочка. А я не такая вовсе. И все мои друзья-бизнесмены не такие. Мы — как люди, которые приехали из Афгана, не можем отделаться от поствоенного синдрома. Мы привыкли воевать, завоевывать, выгрызать зубами. А это все уходит. Грызть некого — кругом одни кролики и травоядные. И в политике ведь тоже перестали грызть друг друга. Есть главный тотемный хищник, а все остальные — мелкотравчатые травоядные. Нет ни одного ведь яркого публичного политика, кроме премьера и президента.

— Ну их сейчас, если так можно выразиться, начал грызть народ потихоньку.

— Ой, мне кажется, это все спекуляции на тему. На антиправительственных мотивах сейчас очень легко сделать себе карьеру, чем, собственно, люди и занимаются. Это вообще тенденция: сказал «кровавый режим» или «свобода слова» — и ты уже герой. Действие стало минимальным. Шевчук задает один неприятный вопрос — он герой, Парфенов выступает с речью — это обсуждает весь интернет. Это все стало как во времена диссидентов, только сейчас-то за это не сажают. Любое элитарное движение становится в какой-то момент мейнстримом. И я предрекаю, что мейнстримом следующего отрезка жизни, которую мы проживем, станет ругать власть. Это будут делать самые конъюнктурные и подлые люди. Раньше власть ругала интеллектуальная элита, образованные люди, сейчас власть начал ругать весь российский быдлостан. И именно в тот момент, когда это станет мейнстримом, власть приобретет для по-настоящему думающих людей ценность и станет сакральной силой, которая сдержит быдляческий лоховской мейнстрим.