Алексей Навальный «Если бы писал про котят – рассказывал бы, какие они милые»

 — Ну вот, теперь Путин поблагодарил «Транснефть», Степашин сказал, что хищений не было, – и чего вы добились?

— Я ж не вчера родился – я понимаю, что Степашин не мог сказать: «Простите нас, мы все скрывали, на самом деле там все украли». Я чем удовлетворен – никто не ставит мой документ под сомнение, так что всем видно, что Счетная палата покрывает жуликов из «Транснефти». И ясно уже, что никого им всем, включая Путина, обмануть не удастся. Мой пост в первый день прочитали 300 тысяч человек. Моя цель – информационная: чтобы из 45 миллионов пользователей интернета в России хотя бы 10 миллионов узнали, как нас всех нагло обокрали. Я понимаю, как милиция, прокуратура и суды будут нас футболить, но мы все равно будем это делать. И я верю что придет время, когда все эти жулики – и кто воровал, и кто покрывал – будут сидеть в тюрьме.

— Зачем вы вообще этим занимаетесь? Вам больше всех надо?

— Когда у вас в троллейбусе из кармана бумажник вытащат — вы в милицию обратитесь? Эти же люди воруют будущее у наших детей. У страны нет будущего из-за системы, основанной на воровстве. Высшее политическое руководство делегирует губернаторам и мэрам право воровать сколько угодно, те в ответ — политические полномочия. То есть на практике — фальсифицируют выборы. И в результате этого распила получающая с 1999 года огромные деньги Россия остается нищей страной, но со вторым в мире количеством миллиардеров. Эти люди сжирают страну живьем.

— То есть права миноритариев — это для вас просто удобный инструмент в борьбе с коррупцией?

— Я никогда не отрицал, что я просто использую удобный легальный инструмент. Поскольку я миноритарный акционер этих компаний, это дает мне возможность защищать именно мои интересы. У нас в России нельзя подавать иски в защиту интересов неопределенного круга лиц. Ты можешь защищать только свои интересы — я их и защищаю. Но у всех этих компаний огромная государственная доля, и вы в них такой же совладелец. Только если вы в суд так придете, вам скажут: «Дверь с той стороны закройте, никаких формальных прав у вас нет». Но коррупция в компаниях с большой государственной долей, где в правлении сидят высшие чиновники, – это коррупция в государстве, на высшем уровне в том числе. Я не готов сказать, что Путину лично приносят чемоданчики денег, или скорее уже прикатывают вагончики с деньгами – но то что он лично осуществляет политическое прикрытие, в этом сомнений нет.

— А какие у вас тогда политические требования?

— Я стараюсь избегать глобальных требований, но из моих конкретных требований часто следуют и глобальные. На примере «Транснефти» я требую, чтобы во всех будущих грандиозных проектах (саммит АТЭС, Олимпиада, Северный и Южный потоки — много всего, триллионы рублей) применялись новые стандарты прозрачности и контроля расходования средств. Иначе они снова все украдут.

— Вы представляете Россию без коррупции?

— Я представляю, и это, по-моему, не наивное представление. Все эти разговоры о глубоких культурных корнях коррупции – полнейшая туфта. Грузия была самой коррумпированной страной в СССР – но в достаточно короткий срок многое удалось изменить. Я очень скептически отношусь к Саакашвили, но уже сейчас видно, что получилось очень многое.
 

— Вы не думаете, у нас такой уровень квалификации и ответственности, что без постоянной корысти ничего вообще не будет делаться?

— Да все у нас нормально будет, мы ж не Нигерия. Вон, у эстонцев получилось – мы что, тупее эстонцев? Я не верю, что Россия безнадежная страна, – если б верил, не стал бы этим заниматься. Возьмите наши телекоммуникационные компании, которые котируются на нью-йоркской бирже, — масштаб коррупции там раз в десять меньше, чем в «Газпроме». Если у «Мегафона» и «Билайна» это получается – почему у «Транснефти» не может получиться?

— А вас не волнует, что вас могут просто использовать во внутренних разборках корпорации?

— Не волнует. Конечно, любое мое дело может быть использовано – и используется – в борьбе кланов в «Газпроме» или «Транснефти». Это огромные структуры, где идет постоянная война, и уголовное дело против одной группировки всегда на руку другой – но мне на это наплевать. Мой принцип – дайте мне денег на веревку, на которой я вас повешу. Мне все сливают компромат, я его проверяю, и если он реальный, мы дадим ему ход. Я не могу каждый раз думать, кому это выгодно – Вайнштоку, Сечину или еще кому. Я вижу документы, что украли – я пишу заявление в милицию.

— Самый простой вопрос — вы не боитесь?

— Не боюсь.

— А почему? Вон Кашина избили за дела, где на кону, кажется, куда меньше денег.

— Любой человек, который в России занимается борьбой с несправедливостью, может оказаться под угрозой. И журналист «Афиши» тоже – если напишет про какой-нибудь там коварный сговор ресторанов. Я нормальный человек, понимаю, где живу, проявляю осторожность. Прежде всего – проверяю источники информации. Я опасаюсь – но не боюсь. Боялся бы – не делал бы.

— У вас же дети, семья...

— Ну а что делать, надо терпеть. Кто-то же должен это делать.

— Это вообще довольно неуважаемая в России вещь – жалобы. Вы не чувствуете, что вас отторгает отечественная среда?

— Наоборот, мне кажется, она как раз истосковалась по чему-то практическому. Потому меня и поддерживают, что я предлагаю конкретные решения. Людей, которые пишут, что везде все украли, – их сто тысяч. Зайдите на compromat.ru, да в любую газету – там будет абсолютно правдивая информация об огромных хищениях. Но никто ж ничего не делает, а я – делаю. По «Транснефти» пришло 7000 комментариев, и я думаю, 3000 человек написали жалобы вместе со мной. То есть люди поддерживают меня. И эти жалобы, кстати, не анонимные – то есть нужно в какой-то мере разделить со мной риск. И вот это меня больше всего воодушевляет.

— Вы выбрали себе такой формат, что вам все время приходится возмущаться. Это не тяжело психологически?

— Ну я ж пишу не про котят. Если бы писал про котят – рассказывал бы, какие они милые. Но я адвокат, и пишу про вещи, которые чаще всего возмутительны. И это не какая-то роль, я ничего не нагнетаю – я правда всех этих людей искренне ненавижу. Эти деньги украли у меня – и мои эмоции правда иногда бьют через край.

— Вот я и спрашиваю, как вы с этим справляетесь.

— Я ж не режу себе вены. Мое возмущение трансформируется в конкретные шаги. Я возмутился – но я не просто прокричал «Жулики!». Я назвал этих жуликов, я вывесил их фотографии, я подготовил заявление в милицию — пойду в милицию; милиция меня допросит, откажет в заведении дела — я подам на них в суд, заставлю возбудить дело, проведу суды, постараюсь привлечь иностранных акционеров и так далее. То есть горячая эмоция трансформируется в хладнокровный план — что нужно делать.

— И вам становится легче?

— И всем становится легче.