Украинские дневники
«Своим ироническим пальцем я ткнул в некие точки»: Павел Пепперштейн про Крым
Писатель Пепперштейн 15 лет подряд жил в Крыму больше, чем в Москве, поместил в Симеиз действие «Свастики и Пентагона» и осмыслял крымский вопрос, даже когда ничто не предвещало. По просьбе «Города» Илья Азар поговорил с Пепперштейном о том, что случится с полуостровом после присоединения к России.
- Вы давно и подолгу живете в Крыму. Как вы относитесь к тому, что там происходило в последний месяц?
- Я покинул Крым как раз накануне всех этих событий. Не знаю, можно ли считать ситуацию уже преодоленной, но в момент острого кризиса мне как человеку, который последние годы жил в основном в Крыму, было очень тревожно за своих друзей и знакомых, которые там находятся. Им угрожала нешуточная опасность. Будем надеяться, что она позади.
- Опасность со стороны России или со стороны бандеровцев, которые должны были прибыть в Крым?
- Не знаю, стоит ли пользоваться этим словом… Со стороны этого стихийно (или нестихийно) эскалирующегося развития событий, которое могло, как казалось, привести к гражданской войне на территории Украины. Особенно если бы произошло соприкосновение крымчан с разгоряченными событиями силами, осуществлявшими в Киеве революцию. Боюсь, что это дело бы закончились резней и обильными жертвами с обеих сторон. Мне бы не хотелось, чтобы погибали украинцы, русские, другие народы. Вообще люди и тем более животные или растения, которые всегда страдают в таких ситуациях. Великое счастье, что такое развитие событий удалось предотвратить.
- В Москве считают, что Крым поголовно выступает за присоединение к России. Вы согласны с этим мнением?
- Это, в общем-то, так и есть. Абсолютное большинство крымчан, с которыми я разговаривал и общался — а это самые разные люди из разных социальных прослоек, — мечтали о возвращении к России. Но с другой стороны, это достаточно абстрактные мечтания: «Когда-то мы обязательно будем снова в России — может, через сто лет, может, через сто пятьдесят». То, что это произошло так внезапно, стало полным сюрпризом не только для меня, но и для самих крымчан. Они, думаю, и сейчас находятся в радостном шоке от произошедшего.
- Вам не кажется, что многие крымчане, особенно люди старшего поколения, мечтают о возвращении не в Россию, а в Советский Союз.
- Я не думаю, что в Крыму есть такие отъехавшие люди, которые все эти двадцать лет не включали ни разу телевизор и не в курсе, что современная Россия ничего общего с Советским Союзом не имеет.
- А вы думаете, что не имеет?
- Ничего общего. Но это не значит, что у них нет своих иллюзий относительно России. Они, безусловно, есть. Какая-то часть населения, пока Крым был частью Украины, идеализировала ситуацию в России, видела ее в розовых тонах. При этом их решимость влиться в Россию, думаю, не поколебалась бы, если бы они узнали темные стороны российской действительности.
- Мы в России привыкли видеть на митингах проплаченных активистов с сайта Massovka.ru и согнанных на митинг бюджетников, для которых держать триколор — это как повинность. В Крыму же меня удивили люди, которые искренне хотят в Россию и со счастливыми лицами бегают по улицам с российскими флагами.
- Думаю, россиянам нелишне увидеть людей, которые искренне, со всей душой машут российскими флагами. Кризис патриотизма, который произошел на территории самой России, крымчан не коснулся. Парадокс заключается в следующем: благодаря тому что Крым принадлежал Украине, крымчане сохранили более свежее восприятие России как родины. На территории самой России патриотизм пришел в кризисное положение. Как ни странно, из-за поддержки властей все стало проплаченным, и ничего искреннего никто в этой области уже не ожидает. Это даже не просто грустно, а, грубо говоря, … [кошмар], хотя мало кто осознает, что это …
- Думаете, сейчас крымчане разочаруются? Или им удастся своим примером зажечь кого-то еще в России?
- В идеале хотелось, чтобы присоединение Крыма как нечто очищающее и настраивающее на менее циничный лад повлияло бы на саму Россию. Было бы хорошо, но вряд ли так получится. Хотя надежда есть. А вообще все репрессии против русского языка, так возмутившие крымчан, в не меньшей степени, как это ни парадоксально, происходят на территории самой России. Сейчас в российских школах русскому языку уделяется гораздо меньше времени, чем английскому. Никто не обращает внимания, что для подавления языка и культуры не нужны никакие украинские власти, не нужна иностранная оккупация, потому что это и так происходит на территории нашей страны.
- А были разве какие-то репрессии? Все же и так в Крыму было по-русски везде.
- В Крыму все последние годы все было написано на украинском, но не могу сказать, что это кого-то возмущало. Все жители Крыма при всем своем российском патриотизме очень любят Украину и украинский язык. Вот еще очень важный момент: они эту сложившуюся ситуацию восприняли не как агрессию Украины, а как агрессию Запада, прежде всего — Америки. Я думаю, что в этом смысле они зрят в корень, потому что весь этот конфликт не с Украиной, а между Россией и США и его союзниками в лице Евросоюза.
- На вашей недавней выставке «Святая политика» была картина «Европа в опасности»…
- Мне самому очень не понравилось, что я как будто напророчил. Я когда делал эту выставку, то ее названием и характером работ хотел сказать, что все слишком зомбанулись политикой, что это слишком модная тема. То, что все полюбили политику, выглядит немного по-идиотски. Выяснилось же, что своим ироническим пальцем я случайно ткнул в какие-то точки, которые оказались гораздо более болезненными, чем я предполагал.
- Теперь вот все, наоборот, еще больше заинтересовались политикой.
- Да. И моя выставка в результате была считана не как антиполитическая, каковой она была задумана, а как тоже какая-то политическая.
- В том, что касается Крыма, вы поддерживаете Путина?
- Когда еще было не понятно, что произойдет, я предложил вариант, чтобы все мировые лидеры встретились и договорились бы о каком-то особом статусе для Крыма. Он должен быть признанной на международном уровне полностью демилитаризованной республикой отдыха и здоровья. Это идеальный выход, но вряд ли он реален, особенно сейчас. В сложившейся ситуации другого выхода избежать гражданской войны на территории Крыма, кроме его присоединения к России, по всей видимости, просто не было. Удалось избежать раскола между татарским и славянским населением Крыма — это важнейший момент.
- Картина «Политические последствия» не про Путина писалась? Сейчас кажется, будто про него.
- Конечно, я не имел в виду Путина. Когда я придумал картину, у меня был сугубо психоделический контекст из разряда сугубо личных иллюзий, которые посещают человека в различных измененных состояниях. Когда человеку кажется, что от него все зависит, что он на коврике передвинул собачку рукой, что сейчас где-то все обрушится и какие-то страны войдут в состояние катаклизма. Никакой политической карикатуры я в это дело не вкладывал.
- Но ведь вторжение России в Украину вообще могло стать поводом для третьей мировой войны.
- Да, этого нельзя исключить, потому что довольно непредсказуемо себя ведет Америка. Такого брутального наезда на данный регион давно не бывало. Кстати, западный лагерь сейчас подозрительно однороден. Все-таки Запад раньше сохранял традицию самодумства до какого-то момента, а солидарность лагеря по Крыму сама по себе свидетельствует о кризисной ситуации в Европе, глубоком сдвиге в европейском сознании.
- Вы сравнивали Крым с большой уютной квартирой. Не думаете, что эта атмосфера может быть нарушена, так как была связана во многом с этим странным статусом автономии?
- Очень может быть. Я, с одной стороны, дико рад, что была вроде бы предотвращена гражданская война и что жители Крыма находятся в безопасности. Но при этом я не понимаю, как я там буду теперь жить и будет ли мне Крым прекрасным домом, каким я его всегда ощущал. Если процессы в Крыму будут такими же, как в Москве в последние пятнадцать лет, если там будет происходить то, что называется обожествляемым сейчас понятием «экономическое развитие», то значит, я там жить не буду. Это будет иметь чудовищные последствия для природы Крыма и культурных памятников. Надо сказать, что крымчане хотят этого экономического развития. К сожалению, их период жизни при капитализме отбил у них экологическое сознание. Оно у них было, но за пятнадцать лет, что я провел в Крыму, сознание крымчан, конечно, изменилось. Под влиянием капитализма они стали интересоваться прибылью, деньгами. Если раньше крымчане смотрели на прекрасную, заросшую деревьями местность сногсшибательной красоты и рассказывали какую-то легенду, то в последние годы от них можно услышать: «Нет хозяина, бесхозное все». К сожалению, тлетворное воздействие системы наталкивает людей на мысль, что все надо использовать и из всего надо выжимать бабки. Это приводит к полной катастрофе и, в частности, к полному «обрыву бабок», поскольку все так уродуется, что туристы просто перестают приезжать. Так произошло во многих местах Греции и Испании, где все прибрежные края застроены говном с целью выжать как можно больше бабок с отдыхающих. Если так будет и с Крымом, то, конечно, это будет трагедией.
- Российский бизнес сейчас туда точно ринется.
- Непонятно, к кому в этом случае взывать — то ли к самим крымчанам, то ли к центральным властям. Было бы очень важно принять программу заповедников, чтобы их реконструировать, расширить их территорию, тщательно блюсти природные богатства Крыма от частновладельческого расхищения. Законы РФ механически переносятся на Крым, но было бы грандиозно, если бы градус автономии в составе России у Крыма был бы настолько высок, чтобы там не было закона о частной собственности на землю. Этот закон крайне губителен для всей России и приводит к чудовищным последствиям.
- Вот вам и возвращение в СССР, о котором мы говорили в начале интервью.
- Если взять советские реалии Крыма, то они состоят из чего-то очень хорошего и чего-то серьезного и опасного. С одной стороны, была идея превращения Крыма во всесоюзную здравницу. Это великолепная идея. Спасибо советской власти за это. Строительство санаториев — достойнейшее дело. Даже сейчас, в заброшенном состоянии эти санатории — райские места. Конечно, жалко, что это делалось не без вандализма по отношению к дворцам и виллам, которые оставались в Крыму. Но надо отдать должное советской власти: уничтожение старинных памятников архитектуры и природных объектов в то время не идет ни в какое сравнение с капиталистическим разрушением. Крымчане старшего возраста вспоминают, какими там все было засажено невероятными цветами, в курортные зоны могли въезжать только машины с хлебом и скорая помощь, действовало огромное количество ограничений по части застройки. Санатории работали на высочайшем уровне, там трудились суперврачи. Сейчас на первом плане скорбно-ироническое отношение к советской реальности: мол, все оказывались в огромных палатах с множеством кроватей. Но по сути это было очень круто. Да, это не соответствует буржуазному представлению об отдыхе, но это был демократический отдых для трудящихся. Под маской санаторно-оздоровительного рая Крым был превращен в непотопляемый военный агрегат. Он был насыщен до предела всем — там были суперсовременные подлодочные базы, самая современная техника, суперштуки — все, что можно себе представить. Крымчане всем этим очень гордятся.
- Для вас Севастополь тоже святой город русской воинской славы?
- Конечно. Эти воспоминания героические и святые, но в перспективе, конечно, хотелось бы, чтобы все, как говорил кот Леопольд, жили дружно. Не хотелось бы, чтобы возникала необходимость повторения тех подвигов. Крым должен быть осознан как природная и культурная драгоценность, достойная того, чтобы ее любили, обожали и заботились о ней.
- Теперь-то Крым еще больше будет насыщен вооружениями.
- Сейчас ситуация действительно полувоенная. Отношение США к международной политике и другим странам меняется в сторону все большего психоза. Хотелось бы экологической революции в сознании населения, чтобы вооружения стали ненужными. Людям нужно о здоровье заботиться. Так вышло, что буржуазный, модный отдых не должен быть связан с какой-то слабостью, человек и на отдыхе должен демонстрировать силу и бодрость — кататься на горных лыжах, взбираться куда-то.
- Вы давно не живете в Москве, утверждаете, что все хорошее там варварски уничтожается. Вам «капковщина» нравится?
- Не знаю, что такое «капковщина». В основном положительные сдвиги кажутся какой-то мишурой, повешенной на тотальную катастрофу, произошедшую с городом Москва. Приятно видеть модные молодежные места, но это все в один день может исчезнуть. А есть то, что уже исчезло навсегда, — здания, места, куски атмосфер, которые существовали долго и питали культуру Москвы и вообще России, очень много давали нашей стране и миру всего ценного, взращивали мыслящих и интересных людей. Центр вообще не должен быть вылизанным и сверкающим, это что-то совершенно другое. То, что в Москву пришла дешевая евроремонтная идея центра, свидетельствует о глубокой банализации сознания, воцарился принцип «надо, чтобы выглядело прилично, чтобы стыдно не было». Это западная логика. А восточная логика состоит в том, что сокровище прячется в тайне и выглядит снаружи неброско. В этом содержится гораздо большая мудрость.
Теги
Интервью