Состояние науки Молодые ученые

Работает заместителем заведующего кафедрой нанометрологии ЦКП МФТИ.

Разрабатывает методики измерений и средства контроля точности компонентов наносистем для оборудования из разных областей нанотехнологий.

«Вся цивилизация в настоящий момент построена на технологиях массового производства, предполагающего сборку машин, самолетов, телефонов из стандартизованных деталей и компонентов, которые могут производиться как в соседнем цехе, так и на другом конце света. Основной фактор, позволяющий осуществить сборку ракеты и успешный запуск, — это то, что все отдельные детали изготовлены точно в пределах заложенных допусков. А теперь появились нанотехнологии. Полезные свойства наносистем очень сильно зависят от характерных размеров их компонентов, и эти параметры необходимо тщательно контролировать. Современные солнечные батареи, например, производятся на основе многослойных полупроводниковых структур с характерной толщиной слоев 20–50 нанометров, ко­торую необходимо контролировать с точностью в 1–2 нанометра. Когда надо решить реальную задачу, измерительное оборудование зачастую работает на пределе своей точности. А наша цель — обеспечить достоверность изме­рений. Заниматься у нас наукой сложно, но интересно. И мы не по всем направлениям отстаем. Сейчас разрабатывается международный стандарт на калибровочные решетки для атомно-силовой и электронной микроскопии на основе наших ГОСТов. Так что уехать надолго мне совсем не хочется, а зарубежных командировок и так хватает».

Работает в Институте общей генетики им. Н.И.Вавилова.

Занимается эмбриональными стволовыми клетками человека

«Мы работаем с индуцированными плюрипотентными стволовыми клетками — это аналоги эмбриональных стволовых клеток, которые можно получить из клеток взрослого человека. Из них можно сделать любые клетки взрослого организма, а индуцированные — они еще и пациент-специфичные. То есть можно получить эти клетки, взяв за основу клетки человека, больного каким-то наследственным заболеванием, — и тогда они будут нести эту же мутацию, и можно будет искать причины болезни. А для человека без наследственных заболеваний можно использовать производные индуцированных клеток как идеальный трансплантат. Это пока что не самое близкое будущее медицины, но очень интересный вектор развития. Мы в лаборатории сделали индуцированные клетки из пуповины человека — и вырастили из них аналоги клеток сердца, нервов. В нашей лаборатории есть все условия, чтобы делать мою работу, хотя вообще ЭСК занимаются около пяти лабораторий в стране — это очень дорогая отрасль. В России очень много крутых ученых, но при этом им сложно работать из-за бюрократических и финансовых сложностей, и даже проблем на таможне, когда реактивы, которые американским ученым доставляют за день, нашим приходится ждать по полгода и платить за них в пять раз больше. Я понимаю, что могу уехать, но пока не собираюсь — мне повезло ­работать в очень хорошей лаборатории».

Работает в Лаборатории гипертермофильных сообществ ИНМИ РАН.

Занимается микробами, растущими при высоких температурах

«Мы ездим в экспедиции к горячим источникам: на Камчатку, Байкал, Курилы — там берем пробы воды, осадков, останков животных и растений и выделяем из этих проб новые микроорганизмы с заданными свойствами. Дальше мы их изучаем. Сейчас я изучаю геномы микробов с целью найти новые ферменты, позволяющие им расти на биополимерах — перьях, бумаге. Мне интересно найти новый организм, которого до меня никто в руках не держал. Еще я хочу, чтобы какие-нибудь наши микробы применялись в производстве. Чтобы стоял завод и я знал, что работает он благодаря моему микробу, которого я когда-то сам вытащил из горячей грязи, очистил, изучил и понял, в чем его сила. В России условия несравнимо хуже, чем на Западе, но это бодрит, хотя и раздражает. Много ученых уехало, а некоторые из здесь оставшихся пропагандируют обособление российской науки, что очень плохо. Конкуренция падает, отставание растет. Ну и ужасная, с каждым годом ухудшающаяся система закупок: конкурсы, тендеры и т.д. Смешно, но даже особо чистый этанол нельзя заказать из-за границы, потому что у поставщика реактивов нет лицензии на алкоголь. Все это делает российскую науку неконкурентоспособной. Хотя «российская наука» — это странный термин. Ученому как человеку не плевать на границы. А ученому как ученому должно быть плевать на все, кроме своей науки. В рабочее время, разумеется».

Работает в Институте проблем химической физики РАН.

Занимается физикой высоких плотностей энергии

«Мы смотрим, что происходит с веществом, когда по нему долбят ударными волнами или мощными лазерными импульсами — или превращают в плазму. Сюда попадает очень широкий спектр явлений — от того, что происходит со стеклом, если его долбануть молотком, и до того, что происходит внутри звезды в первые мгновения после Большого взрыва. Мы занимаемся фундаментальной наукой — но и на практику есть выход: как защитить космический корабль от микрометеоритов? Как превратить графит в алмаз? Как сделать искусственную молнию? У нас ресурсоемкая отрасль, зато мы можем раз в 10 лет получать установку и лет 10–20 на ней работать. Я прагматически смотрю на вещи. Во всем мире исследования на переднем крае физики высоких мощностей ведутся в ядерных и военных центрах — и они принимают только лояльных стране ученых. Встраиваться в тамошний научный истеблишмент, зависеть от поли­тической конъюнктуры — цель не оправдывает средства. Сейчас государство начало закачивать в науку огромные деньги, но их получение и попытки их адекватно потратить связаны с чудовищной бюрократией и кафкианского уровня абсурдом. Страшно деморализует. Перед нами, «молодыми учеными», стоит неуютный выбор: мы можем оставаться нищими, но заниматься тем, что реально интересно, либо зарабатывать деньги, становясь де-факто менеджерами и погружаясь в этот бюрократический кошмар».

Работает в Лаборатории квантовой физики и элементной базы наноэлектроники.

Занимается формированием транзисторов интегральных схем наномасштаба

«Транзистор — основа любого современного электронного устройства. Уменьшение размеров этих элементов меняет их свойства и рабочие характеристики. В лаборатории мы совершенствуем такие транзисторы, например, делаем их радиационно стойкими, чтобы можно было отправлять их в открытый космос. Сейчас я занимаюсь травлением канала затвора транзистора — создаю углубления в материале, куда потом наносится металл. Обычно это делается с помощью жидкостного химического травления, но оно не позволяет достигать наноразмерных масштабов, поэтому я делаю это плазмой. За рубежом это уже давно распространенный подход, а у нас — недавно. Но вообще, сейчас я хочу поменять направление исследований и заниматься молекулярной электроникой. У нанообъектов есть предел в несколько атомарных слоев — меньше транзисторы быть просто не могут. Поэтому молекулярная электроника может оказаться выходом для человечества, которое старается делать объекты все меньших размеров. В России сложно в этой области быть на пике науки. У меня здесь нет опыта, и почти никто мне его не может дать, а молодому ученому важ­но знать, не ерундой ли он занимается. Так что я, конечно, очень хочу уехать на PhD в Европу. Потом можно возвращаться и развивать в России молекулярную электронику. Но сейчас оставаться тут — значит терять время и во второй раз изобретать велосипед».

Работает в Институте общей генетики.

Занимается трансгенными растениями

«Я занимаюсь десатуразами. Делаю холодоустойчивый картофель. Уже сделала не только холодоустойчивый, но и более устойчивый к заражению фитофторой. Моя научная группа уже делала картофель, устойчивый к колорадскому жуку, а также табак, который производит белок паутины. Есть проблема: у нас в стране существует комиссия, которая занимается вопросом о возможности использования в фермерских хозяйствах трансгенных растений, прошедших полевые испытания. Каждое испытание длится 4–5 лет. Ученые изучают, как растут растения, как они влияют на почву и на жизнь насекомых, как они опыляются. Так вот, на текущий момент не получено ни одного разрешения. В России нет свободной высадки трансгенных растений в открытый грунт, а за рубежом, если комиссия провела все полевые испытания, государство дает разрешение. В США, Канаде, Китае, Индии используют картофель, устойчивый к колорадскому жуку, много других трансгенов. Но продолжать исследование я буду только в России, и планов уехать за границу нет. Были даже предложения уехать в Америку, но я отказалась принципиально — это ж родина моя. Развитие конкретно моей области и генетики в целом в России набирает обороты. Перспективы радужные. Только большой минус — это крайне низкие зарплаты. Если это изменится, то вообще все станет приятно и хорошо, потому как жить на 11 тысяч рублей малореально».

Аспирант отдела интеллектуальных прикладных систем Вычислительного центра РАН.

Занимается теорией машинного обучения

«Машинное обучение — это строго математизированный подраздел того, что принято называть «искусственный интеллект». Он занимается построением и строгим математическим обоснованием всяких алгоритмов. Короче — мы учим машины думать, как человек. С четвертого курса я начал работать в «Лаборатории Касперского» и тогда особого рвения в учебе не проявлял. Но уже под конец 5-го курса стало понятно, что от работы я не получаю творческого удовлетворения. Так что я уволился и по­шел в аспирантуру. Объективно я вижу много преимуществ в занятии наукой за границей: там отличные условия для исследований, очень сильные научные группы. Там фактически бурлит область, которой я занимаюсь. Да и платят за границей, конечно, несравнимо больше денег. Но пока что я не вижу для себя непреодолимых пре­град для продолжения занятий наукой у нас в России. У меня от­личные учителя, доступ ко всем статьям, я могу ездить на конференции, читать книги, раз­бираться со всем самостоятельно. И с деньгами пока проблем нет — кручусь на нескольких местах, вместе набегает нормально. А ехать на Запад или еще куда-то без строгой мотивации — не вижу абсолютно никакого смысла. Но здорово будет съездить на стажировку в институт к одному из известных специалистов в нашей области, ­понабраться опыта. По факту — верю в силу отечественной науки».

Работает в Институте биоорганической химии.

Занимается компьютерным моделированием биомолекул

«Профиль нашей лаборатории — биомембраны и мембранные белки. Изучая структуру и динамику мембранных систем, мы не только удовлетворяем чистое любопытство, но и создаем базу для фармацевтики и дизайна новых лекарств. На моем счету научные заслуги, достаточно стандартные для кандидата наук: несколько статей в международных узкопрофильных журналах. Сейчас я работаю над проблемой взаимодействия нейротоксинов яда скорпионов с натриевыми каналами, лежащими в основе проведения нервного импульса. Дальнейшие амбиции, в общем-то, тоже стандартные: расширить круг своих профессиональных интересов и начать делать и публиковать работы, которые были бы интересны более широкому кругу биологов. Наука в России еле влачит свое существование. Проблема не только в том, что администрирование науки никуда не годится, а еще и в том, что люди, даже неглупые и талантливые, чересчур привыкли имитировать деятельность, а не делать что-то реальное. Формалистский подход к делу все портит. Хотелось бы, несмотря на тотальную геронтократию и разжижение и утечку мозгов, работать в России. Разу­меется, в контакте с зарубежными учеными и с командировками: мобильность не позволяет застаиваться. Я далек от иллюзий, что мне удастся существенно пропихнуть наш российский научный застой далеко вперед, но мне нравится думать, что я работаю в этом направлении».

Работает в Институте энергетических проблем химической физики РАН.

Занимается исследованием движения облаков заряженных частиц в электрических и магнитных полях

«Эти исследования нужны для создания масс-спектрометров — приборов, определяющих химический состав образцов по массам составляющих их молекул. Масс-спектрометры широко применяются во множестве областей науки: их даже запускают в космос исследовать породы на других планетах. Мое основное достижение — разработка для масс-спектрометра измерительной ячейки нового типа с особой конфигурацией электрического поля. Эксперименты показывают, что по своим характеристикам она превосходит все придуманные раньше в несколько раз. Хочу я, конечно, работать в России, мне здесь гораздо больше нравится, чем за границей. В некоторых лабораториях, например у нас, условия для работы вполне удовлетворительные. Похуже, чем в Европе и США, но это отставание не фатальное. Работай хорошо — и будешь получать нормальные результаты. С грантов можно получать приемлемую зарплату. Для меня основная проблема, которая может заставить меня уехать, — беззаконие и правовой беспредел в России. Интересы правящих в России людей и науки перекрываются не очень сильно. Поэтому науке от государства достается немного и в основном случайными выбросами вроде нанотехнологий и Сколково. Те руководители лабораторий и институтов, которым удается пользоваться этими выбросами, могут организовать нормальные исследования на мировом уровне. Другим приходится туговато».