Чан Хоанг

Откуда приехал: Ханой

Кем работает: бармен в кафе на Савеловском рынке

«Не знаю, сколько еще буду жить здесь. Москва стала вторым домом, но во Вьетнам я летаю четыре-пять раз в год. Пока собираюсь открыть свое кафе. Получится — значит, навсегда останусь. Хочу домой, но в России можно денег больше зарабатывать. Получается, меня держат здесь деньги, но все-таки не могу назвать ошибкой то, что приехал сюда. А приехал я в 1998 году. Мне тогда было тринадцать, в России у меня нашлись вдруг очень дальние родственники, и меня отправили учиться, решив, что образование здесь получше вьетнамского.

В первые часы, как я здесь оказался, меня поразило количество высоких зданий. Просто у нас после войны не было таких. А здесь красивые здания везде, еще поразило количество света. В тот момент у нас были серьезные проблемы в экономике, улицы стояли без света, а тут его столько! Все горит, зима, я снег в первый раз увидел. Показался забавным.

Жил в квартире где-то на «Белорусской» года три. Там рядом была самая обычная школа. Русский я почти не знал, но у меня появились почти сразу русские друзья, а преподаватель по русскому очень сильно помогала. Года через полтора я уже свободно говорил. Сейчас даже думаю по-русски. Самый сложный урок был литература. Приходилось много читать на неизвестном языке, то есть сначала делать вид, что читать, еще писать сочинения. Самое сложное произведение не помню, но я целиком в одиннадцатом классе прочитал «Войну и мир». Вроде все понял. С одноклассниками сложно приходилось, особенно со скинхедами. Их было трое, бритые, я им не понравился сразу, ругались на меня, матом кричали. Страшно не было, они были все-таки немного адекватные. Серьезных конфликтов тоже. С девятого класса я съехал от родственников, мы с друзьями начали снимать квартиру. Правда, мне родители еще тогда деньги присылали.

После школы я поступил в Московский институт экономики и статистики на «Киевской», потому что всегда нравилась экономика. Институт почти не помню, я со второго курса взял свободное посещение у ректора и уже почти все время проводил в кафе, где сначала был барменом, потом старшим барменом, потом менеджером. Диплом я написал не сам, конечно: взял часть из интернета, а что-то от друзей. Но ничего не покупал. Я вообще никому здесь ни разу не платил, хотя слышал, что так жить в Москве невозможно.

Знакомых вьетнамцев у меня много появилось, но почти с ними не общаюсь. У меня нет выходных, и я работаю с 10.00 до 23.00. Я знаю про закрытый вьетнамский рынок у гостиницы «Рыбак», но не ездил туда. Понимаю, почему они закрытые и не хотят общаться, особенно с журналистами. Они же, скорее всего, мигранты нелегальные, документов нет, милиции боятся. Почти все они не знают русский. А если знают русский и не говорят — значит, боятся. Мы открытые, на самом деле. Будешь гулять по Вьетнаму — увидишь, что все улыбаются. Хочешь в Москве найти вьетнамца — езжай на рынок в Люблино.

Что я делаю по ночам? Хожу по барам. Люблю Papa’s Place на Мясницкой, но там шумно. Чаще выбираю что-нибудь потише и поближе к дому на Дмитровке. В Москве не хватает чувства. Я как встречаюсь с друзьями, понимаю, что в Москве делать нечего, кроме как бухать. Можно пару раз съездить зимой на сноуборде покататься или в кино сходить. А потом опять бухать. Каждый раз встречаемся, каждый раз алкоголь.

Мне кажется, русские сами по себе добрые. Но сейчас кризис, приехало много людей из других регионов. И ощущение, если честно, что небезопасно выходить на улицу по ночам. Я передвигаюсь ночью либо на машине с друзьями, либо на такси. Вот в конце девяностых и начале двухтысячных я свободно мог выходить на улицу. Сейчас выходишь на улицу — и сразу в глаза бросается бутылка пива. У каждого. У каждого второго человека пиво, даже днем. Когда человек в нетрезвом состоянии идет, для тебя нет никакой гарантии, что он что-нибудь не выкинет вдруг. Это опасно. А с полицией проблем нет, с документами все хорошо.

Я не боюсь никого и ничего, но с бомбилами не езжу никогда. Всегда заказываю. На таких машинах одни таджики за рулем, что небезопасно. Они ездят на своих «девятках» и «семерках», будто впервые каждый раз. Сам я купил машину в кредит, но ездить не могу: пробки.

Первая девушка у меня была все-таки не в Москве, а во Вьетнаме в 16 лет. Я туда ненадолго возвращался. С русскими девушками таких серьезных отношений не было. Как-то не получалось. У нас разные культуры, не получалось находить общий язык. Я люблю азиатскую кухню, а она любит итальянскую. Я могу пару раз в неделю есть пиццу, но она может их каждый день заказывать. Я люблю коктейли, она любит пиво. Я два раза пробовал, не получалось. Очень мне нравится «Лонг-Айленд», мохито, а «Черный русский» невкусный совсем.

За четырнадцать лет я научился различать чистых русских. У них добрые лица, карие глаза и желтые волосы. Русским не хватает добра. Но дело не в русских, а вообще в человечестве. Многие уступают на машине пешеходу? Могут уступить, но больше не уступит. Люди живут в таком стрессе от работы, жизни, денег, что стали очень злыми. Нужно меньше работать и поменьше пить. Когда люди много пьют, они глобально перестают себя контролировать».