Московские протесты Это наш город

У памятника Пушкину пожилой мужчина спокойно, но твердо обращается к жене: «Вера, мы заняли активную жизненную позицию, мы будем протестовать. Не смотри на меня так. Будем. И если надо, я пойду в тюрьму. При советской власти тебя это не смущало». Жена смотрит на него с грустью: «При советской власти, мой милый, ты был моложе». Интеллигентно расчищая себе дорогу сквозь толпу при помощи акунинских томов («Алмазная колесница» и «Весь мир — театр»), две женщины в учительских пиджаках пытаются сосчитать участников «Контрольной прогулки с поэтами и писателями»: «Золотой, серебряный и самиздатовский век русской литературы давно позади. Страна перестала читать, придет тысяча человек. Это не Шалвович? Нет, этот еще не совсем лысый — это Макаревич. Тоже, кстати, персонаж из прошлого века». Молодой студент в очках советует подруге: «Покупай только тот ридер, который PDF читает. Очень удобно — можно всю лекцию скинуть. Великоват, конечно, чтобы списывать на экзамене, но если аудитория большая, то можно».

Толпа начинает двигаться в сторону бульваров, камеры выхватывают Сергея Юрского и Людмилу Улицкую, архитектора Евгения Асса и профессоров Гельфанда и Васильева, главного редактора журнала Interview Алену Долецкую с величественными сибирскими хаски. Корреспондент-общественник (сандалии Columbia, брюки-карго и два айфона) дает инструкции фотографу: «С нижней точки сними». — «Ноги ее, что ли?» — «Да, ноги, лапы, все подряд — красиво будет».

Обалдевшая женщина с пакетами из супермаркета спрашивает у своего мужа: «Что за гулянья?» — «Да откуда я знаю, с ленточками все, «Россия» написано. Может, в честь президента гуляют?» Мимо проходит пара, девушка вспоминает, что неделю назад все было отнюдь не так безоблачно: «Но все равно это была лучшая ночь моей жизни! Просто представь: я на фоне автозаков. Красота». Молодой человек смотрит на нее с восхищением.

Немецкая журналистка записывает стендап на ручную камеру: «Известные русские писатели сегодня вышли на прогулку». Ее друзья, указывая на вывеску кафе «Белая лошадь», на ломаном русском делятся впечатлениями: «Оу, раслифное пииво, проферка русской революции на прочность». Молодые люди забираются на фонтан у памятника Высоцкому: «Здесь минимум тысячи четыре». Прохожие выходят с бульвара на проезжую часть, которую оперативно перекрыли. Ресторатор Дмитрий Борисов скептически выслушивает реплику о том, что это страшно благородно: взять и перекрыть бульвары для автомобилистов, чтобы люди могли спокойно пройти огромной толпой. «Это не благородно! Это просто нормально. Благородно то, что нас в жопу не е…т». Тон гуляньям задает обаятельный кудрявый человек с «мелодикой», который наигрывает «Подмосковные вечера», «Катюшу» и весь классический репертуар радио «Ностальжи». Сотни людей подпевают и хлопают в ладоши, женщина в цветном шарфе подбадривает: «Давайте хлопать громче, пусть все слышат — мы идем».

Юлия Латынина в белых шортах и кроссовках, похожая на английскую трекершу в Катманду, раздает автографы и излучает нехарактерный для себя оптимизм: «Пока это все так приятно происходит, кровавая революция подождет». Бабушка в платке, впрочем, не согласна: «У меня телефон украли! Я подхожу к милиционеру и говорю: «У нас, товарищ, Латинская Америка! Телефон украли, провод оставили один».

Юноша в кожаной куртке обращается к подруге, которая несет в руках букет ландышей: «Красивые девушки не любят спать в мешке на бульваре, а у еврейских юношей стало слишком мало времени на катание в автозаках. И знаешь, что самое обидное? То, что через 500 лет, если человеческая цивилизация еще будет существовать, для людей не будет никакой разницы — революция 1917 года или 2017-го. Напишут в учебниках просто — в этот период в России произошло несколько революций». Один подросток мечтательно говорит другому: «Прикинь, сейчас бы все СИЗО выпустить. Приходим на Чистые, а там Навальный». Молодая мама-оппозиционер объясняет сыну лет пяти: «Крошка, я коплю-коплю тебе на велосипед, а все никак».

Мужчина с седой бородой и дама в длинном платье обсуждают знаменитостей, которые пришли на шествие. «Моя жена очень любит Макаревича», — говорит бородач, и спутница окатывает его волной презрения. «Ну, — добавляет он после паузы, — я с ней уже развелся». Рыжая тетка вещает своим друзьям: «Вот мы можем развестись с мужем, а они захватили страну навечно». Снова все хлопают и фотографируются. С Трубной видно, что бульвары заполнены людьми в обе стороны. Проезжающий мимо велосипедист, очевидно, пропустивший новости последних недель, кричит: «Свободу Мохнаткину!» Мужчины в старомодных костюмах ведут неспешную беседу: «Кто хочет проливать кровь? Вы хотите? Я нет. И 90 процентов людей тоже нет, но есть еще 10, которые считают, что без крови не будет движения вперед. А я вам скажу: кровь — это путь в никуда. Если бы мы вышли драться, где бы мы были? По тюрьмам? А так мы двигаемся вперед, пускай медленно, но верно». «Ребята, — обращается женщина к компании своих друзей. — Наконец ощущение свободы. Первый раз мы без рамок идем с 90-х годов». — «А потому что я давно говорил — хватит спрашивать. Пусть почувствуют, кто здесь хозяин». Мимо хохоча пробегают три подружки в цветных платьях: «Кто куда, а Аня хочет в спа-салон».

Стайка журналистов окружила человека с синей лейкой, на которой белым выведено число 31: «Во-первых, я садовник, во-вторых — это как бы мое синее ведерко, а в-третьих — защита статьи 31». «Папа, — спрашивает мальчик лет семи, указывая на лейку, — а что такое 31?» — «31, дружок, это статья Конституции — свобода собраний». — «Мы ведь свободны, папа». — «Пока не совсем». Пожилая женщина беспокоится: «Если у Удальцова язва, какая голодовка? Язва лечится только правильным питанием». — «Упертый мужик, голыми руками его не возьмешь. Для милиции все это очень полезно. Хоть пообщаются с приличными людьми в автозаках. Образовательный эффект».

Девушка тянет человека, годящегося ей в отцы, в сторону кафе «Бобры и утки». Тот вздыхает: «Ох, милая, все бы алкоголизировать». Девочка-панк с красными прядями жалуется: «Я вчера два бокала всего выпила, а будто литр». Виднеется памятник Грибоедову. Движение останавливается. «Че там, — спрашивает один молодой человек другого, — каратисты подтянулись?» — «Нас тут целая армия, стадион «Лужники». А они, кстати, не зря предлагали митинговать в «Лужниках», там вообще ни хрена не слышно. Зато там был лучший азербайджанский ресторан в городе, я у них аквариум чистил. Но потом хозяина завалили. И он закрылся».

Чистопрудный бульвар заполнен людьми, все двигаются в сторону лагеря. Молодой человек в джинсовой куртке недовольно обращается к подруге: «А потом опять скажут, что это еврейская революция. А Удальцов с Навальным никакие не евреи, я проверял. Ну Навальный чуть-чуть, а Удальцов-то вообще гопник казахский». Женщина со связкой белых ленточек кричит: «Кому слабительное для власти! Кому рвотное для власти!», ленточки быстро расхватывают. У памятника Кунанбаеву несколько тысяч человек, поют песни, танцуют, обсуждают прогулку писателей, Путина и ОМОН. «Лучшее, что я видела у «Китай-города», — рассказывает женщина своим знакомым, — это ребята, которые подошли к цепи ОМОНа, присели и сказали: «Куу». Те смотрят — вроде не белоленточники, и что с ними делать, непонятно». Выступает Виктор Анпилов, его узнают далеко не все собравшиеся. «Я сражаюсь с 1993 года! — грозно говорит Анпилов людям чуть за двадцать. — А вот вы где были в 93-м?» — «Мы в детский сад ходили». «Я сюда пришел не как писатель и не к писателям. Я пришел, потому что я люблю Россию», — сообщает в воздух импозантный человек, демонстрирующий проездной с фамилией Зон-Зам. «О, Витя!» — обращается он к Анпилову. Анпилов скрежещет зубами и говорит: «Вот я тебя всю жизнь знаю как Семена Абрамовича, а ты меня — почему-то как Витю».

Девушка читает новости на айфоне: «ГУВД сообщает, что нас здесь одна тысяча. Ну спасибо хоть не 30 человек». «Странно все-таки, что не винтят», — говорит ее друг. — «А что странного? Лидеры сидят, Кремль брать никто не пойдет. «Кстати, вы заметили, — говорят в кружке вокруг Маши Гессен, — что митинги без Навального и Удальцова проходят гораздо лучше, чем с ними?»

Приятная пожилая женщина с рукописной тетрадкой стихов, где Юрий Энтин перемешан с Бодлером, подходит к франтоватому господину с татуировками на пальцах, в белом плаще, шляпе и таперских ботинках. «Вот вы такой красивый человек, а знаете ли вы Бодлера? Давайте почитаем его вместе, ведь это все о том, что сейчас в нашей стране происходит». Не заглядывая в текст, только что встретившиеся жители одного города на два голоса декламируют «Цветы зла».