Лето на «Стрелке» Архитектор из Колумбии о том, как превратить столицу наркокартеля в современный город

— Медельин — это ваш родной город?

— Нет, я вырос в городе Барранкилья — оттуда певица Шакира, знаете ее? Но у меня жена из Медельина. А я приехал туда, когда выиграл конкурс на библиотеку. В Колумбии все общественные проекты должны выставляться на конкурс — это очень важно.

— О, у нас тоже много архитектурных конкурсов, но они почему-то не заканчиваются ничем интересным.

— Потому что когда архитектор участвует в конкурсе, он должен становиться критиком общественного устройства. Его проект — это своего рода политическое заявление, петиция. Он заявляет о том, что хочет что-то изменить в обществе. И на конкурсе проекты не выбираются по цене, качество идеи — вот главный критерий. Если его идею приняли, он должен уложиться в названный в условиях конкурса бюджет, но он выигрывает не потому, что предложил сделать то же самое, но дешевле.

— Тогда он рискует не выиграть — если его проект покажется слишком критичным. Он же может даже кого-то обидеть им.

— Но в этом смысл конкурса — искать новые подходы, а не просто что-то красивенькое или дешевое. И здесь все зависит от жюри. В Колумбии в жюри всех конкурсов — архитекторы, а не политики.

— И когда вы выиграли конкурс и приехали в Медельин — город Пабло Эскобара, столицу наркокартеля, — каким он вам показался?

— Да, много лет город находился в руках наркоторговцев, и это было большой проблемой. Но потом там появилась группа граждан и политиков, которые решили менять ситуацию. И они поверили, что архитектура может быть инструментом политики. И теперь я очень крепко связан с городом — у меня друзья там, коллеги-архитекторы, я люблю город и его жителей и то, как они сейчас меняются.

— Непохоже, чтобы сильно менялись — у вас на сайте в видеороликах про ваши здания видно, что город очень беден до сих пор.

— Вопрос не столько в самих зданиях, сколько в изменении экономической реальности. Люди живут на самом деле лучше, потому что у них появилась другая работа — хотя бы в библиотеках, которые я построил. Но я должен сказать, что это  проблема не только Колумбии. Я сейчас консультирую правительство Сан-Паулу — фавелы там ничем не отличаются от фавел в Медельине.

— Как так получилось, что архитекторов привлекли к изменениям в Медельине?

— Потому что политики поверили, что с помощью архитектуры можно менять поведение людей. Три архитектора, которые работали в местном университете, сделали исследование, посвященное Медельину. Они были близки к новому мэру города, Серхио Фахардо, разработали план изменений и убедили мэра, что его нужно принять. Этот план все еще реализуется. И кстати, это оказался очень убедительный пример — сегодня во многих городах Колумбии мэры начали плотнее работать с архитекторами, сделали их своими советниками. И не только по вопросам собственно архитектуры, но и по другим вопросам — стратегического развития городов. Архитектура стала инструментом политики, инструментом изменений.

— Но что может изменить даже очень красивая библиотека, даже здание, которое стало символом города, если люди живут в бараках? Может, лучше им новые дома построить?

— Здания не становится символами просто так, они ими становится, потому что люди их так воспринимают, они их «присваивают». Кроме того, жилые дома, которые вы видели, не так уж и плохи. Они не так хорошо выглядят, но десять лет назад эти люди жили просто в картонных коробках. И что изменилось — они начали перестраивать свои дома в этих районах. Но вот идея, что можно, например, все снести и построить заново, но по-правильному, — она просто не работает. Людям важно чувствовать, что это их дом и они могут его перестраивать так, как им нравится, и тогда они будут это делать сами. Второй момент — мы начинаем работать с общественными зданиями, потому что именно вокруг них создаются местные сообщества. Ведь эти библиотеки — не только место, где читают книги, там еще много чего происходит: там учатся, выходят в интернет, общаются, открывают для себя мир — это меняет самосознание людей. И построить сообщество изнутри частных квартир невозможно, это может сделать только общественное здание. Тогда люди начинают себя уважать. Тогда они начинают иначе относиться и к своим собственным домам.

— Или идут и бьют стекла в новом красивом здании по соседству.

— Когда вы строите для бедных людей что-то, что они считают хорошим, и они начинают воспринимать это здание как свое — они начинают им гордиться. Мы делали интервью с жителями города, с теми, кто живет рядом с библиотекой, кто жил в городе в 1980-е и 1990-е и помнит времена Пабло Эскобара. Тогда местным жителям было просто стыдно говорить, откуда они, это нужно было скрывать! Сегодня они говорят: «Я из Медельина — вы видели нашу библиотеку? О, вы должны съездить и посмотреть на нее!» И это самое важное, что случилось.

— В прошлом веке архитекторы тоже считали, что могут изменить общество, в том числе и в России, но потом в этом все разочаровались. Почему вы все еще в это верите?

— Я думаю, что представление об архитектуре как об инструменте социальных изменений оказалось особенно живуче именно в Южной Америке. В каком-то смысле у нас все еще продолжается модернизм — посмотрите на Алехандро Аравену из Чили. И такие архитекторы есть в Бразилии, Аргентине. Мы все еще верим, что архитектура может изменить общество. Но мы не думаем, что архитектор может, как бог, все переделать или все начать с чистого листа. Он может изменить экономическую реальность. Он может работать вместе с людьми, чтобы строить не только здания, но и общество, чтобы вернуть людям чувство гордости, уважения к себе. Дальше люди будут расти сами — и здания тоже будут расти.

— Вы ведь не только библиотеки строите, но и школы и детские сады — они тоже так работают?

— Во-первых, когда вы делаете детский сад, важно не забывать о том, что за архитектурой может стоять педагогическая модель. Мне очень нравится работать с педагогической системой Реджо-Эмилии — дети учатся, потому что им интересно самим. Здание может им в этом помогать, провоцировать разную познавательную деятельность. Кроме того, мне хочется сделать так, чтобы здание принесло пользу не только детям, но и всему району: там можно устраивать районные праздники, например. Они начинают работать как местные центры силы. Очень часто это просто лучшее здание в районе, и оно тоже становится символом. Поэтому его надо делать открытым для окружающих, чтобы они могли видеть, что происходит внутри, а дети не были бы отрезаны от того, что происходит снаружи. Поэтому у нас заборы, которыми окружены детские сады и школы, прозрачны. Поэтому эти здания у меня состоят из нескольких блоков — это делает здание более гибким, сегодня оно состоит из пяти частей, через десять лет — из десяти. Оно может расти, потому что архитектура не должна быть законченной, она должна изменяться, расти, быть открытой. Это основа моего подхода.

— Это очень характерно для Латинской Америки, у Алехандро Аравены тоже социальное жилье, которое люди сами могут достраивать.

— Его идея в том, чтобы жители района могли бы достраивать свои дома по мере того, как растут их семьи, да. Так это работает в Латинской Америке — сегодня у вас есть один этаж, а вы думаете про второй, а потом о том, как пристроить сад и так далее. Но это и связано и с идеями архитектуры 1960-х, с английским архитектором Седриком Прайсом (английский архитектор, теоретик, считавший, что здание должно изменяться согласно нуждам людей, быть гибким. — Прим. ред), например, или с японским метаболизмом: как архитектура может быть открытой, постоянно меняющейся. И кроме того, мы — развивающиеся страны, и архитектура должна быть частью социальных изменений и их катализатором. Наши архитекторы это постоянно обсуждают, как мы можем повлиять на ситуацию, и у нас есть надежда. Мы вообще континент надежды.