Русские медиа изнутри Маргарита Симоньян, главный редактор Russia Today

— Почему вы перестали показывать интервью Кудрина после его отставки?

— Ну как вам не стыдно, мы показывали его накануне целый день. Вы представляете — человек ушел в отставку, скандал, а наш журналист сидит и спрашивает: «Как вы оцениваете стабильность в Европе?» Не идиотами мы выглядим?

— Бегущей строкой бы дали, что он ушел в отставку.

— Так мы и дали и какое-то время держали титр, что интервью дано в субботу, но в какой-то момент это стало смотреться совсем идиотски. Кроме того, у нас же появилась запись его разговора с Дмитрием Анатольевичем, и мы не можем показывать одного только Кудрина.

— А вы показали весь диалог? Я смотрел федеральные телеканалы, и нигде не было фразы Кудрина, что он должен посоветоваться с Путиным.

— Я не смотрела госканалы. А мы показывали целиком, и реально такой большой кусок невозможно показывать — у нас вообще-то еще и Афины, и Палестина.

— Но к вам же все равно все относятся в контексте госканалов, которые так же, глядя в глаза, объясняют, что вот, мы хотели позвать в эфир Прохорова, но Прохоров ушел из партии, и поэтому у нас в студии Дунаев.

— Давайте мы с вами определимся в формулировках. Когда вы говорите «все», вы все-таки уточняйте, кого вы имеете в виду.

— Все мои друзья.

— Все ваши друзья — охотно верю, но это далеко не все, и я могу вас заверить, что людей, которые относятся к нам совершенно по-другому, на порядки больше, чем ваших друзей. Если вы почитаете американские блоги или комменты на нашем канале на YouTube, то увидите, что процентов 90 пишут — благодаря вам мы узнали правду, без вас бы не узнали. Разных правд — их же, как ни странно, в журналистике много. То, что ты видишь, зависит от того, где ты стоишь. Кудрина мы крутили сутки с воскресенья до понедельника, потом еще полдня — любой нормальный человек его бы снял после того, как он в эфире 36 часов прошел. Интервью чудовищно устарело.

— Но почему так говорят — понятно, потому что вы канал с тем же собственником, который у Первого канала и у «России».

— Собственник не тот же, финансирование то же. А форма собственности — автономная некоммерческая организация. Но это неважно, я понимаю, что вы имеете в виду, и вы понимаете.

— Ну да. И вот на госканалах — очевидная цензура, значит, и у вас тоже цензура. Или вы отличаетесь?

— Я принципиально не комментировала и не буду комментировать работу коллег.

— А я не прошу, я спрашиваю, как вы с ними соотноситесь.

— Это значит, нужно проводить какие-то сравнения, а я не хочу. Буду говорить только о нас. Я телевизор российский не смотрю уже не первый, не второй и не третий год. Не потому, почему его не смотрят ваши друзья, а потому, что это было бы как в анекдоте: приходишь на пляж — а там станки, станки, станки. Я сейчас переехала на дачу и телевидение провела только в мамину комнату. А вообще — зачем я сейчас об этом буду говорить? Вы же все равно мне не верите. Это разговор слепого с глухим.

— Хорошо. То, чем вы занимаетесь, — это пропаганда или что-то другое?

— У слова «пропаганда» очень негативный оттенок, но на самом деле нет ни одного международного иновещательного телеканала, который бы занимался чем-то иным, нежели продвижением ценностей той страны, из которой он вещает. По одной простой причине: международные информационные каналы не приносят денег — вообще. Они все зависят от кого-то. Даже CNN International зависит от CNN внутреннего. Соответственно, никакой другой причины, кроме, назовем ее так, общественно-политической, для существования такого телеканала нет. И нормальные каналы прямо об этом говорят. Если вы откроете сайт иновещания Би-би-си, вы там прочитаете, что это существует для того, чтобы нести в мир британские ценности. Про «Аль-Джазиру» я вообще молчу — «Аль-Джазира» обозначила Катар на карте мира, до нее его вообще не было в массовом сознании, и они страшно этим гордятся. У нас точно такие же задачи. Мы показываем, что Россия делает, зачем она это делает, что она думает о том, что происходит в мире, и почему она так думает. Другое дело, что нельзя показывать 24 часа в сутки новости о России. Мы с этого начинали и поняли, что это ерунда. Людей, которые интересуются Россией в такой степени, чтобы смотреть о ней новости на английском каждый день, — ну сколько таких людей в мире? Тысяч десять, может быть.

— Тогда это уже не продвижение российских ценностей, а что-то другое. Что?

— Это альтернативный взгляд на мир. В этом вся идея — мы исходим из того, что весь мир не может хотеть смотреть одно и то же. В мире больше новостей, чем те 4–5 историй, которые показывают все. Вот в Ливии сбивают беспилотник НАТО. Никто не погиб, но сбили беспилотник, и вот они все подряд — CNN, BBC и Al Jazeera English — показывают это первой новостью, целый день. Мы показываем первой новостью, что в тот же день в Ливии ударили по дому авиаударом и погибло 13 человек, в том числе 5 детей. И поверьте мне, в мире гораздо больше, чем нам кажется, людей, которые считают, что 13 убитых мирных граждан — это важнее, чем сбитый беспилотник.

— Это у вас какая-то гуманитарная миссия, что ли?

— Нет, это миссия завоевания аудитории.

— Ради чего?

— Чтобы рассказывать о России. Про «несем свет правды и свободы» пускай другие рассказывают. Конечно, мы делаем это, чтобы завоевать аудиторию. Мы не можем завоевать аудиторию, рассказывая о том же самом, о чем рассказывает CNN, только дешевле.

— А вы дешевле или дороже?

— Вы смеетесь, что ли? Мы дешевле на порядки. Мы дешевле, чем Би-би-си, то ли в 22, то ли в 23 раза. Китайцы в прошлом году еще, не отойдя от кризиса, потратили на свое иновещание 6 миллиардов долларов. И это меньше, чем Би-би-си.

— Но это китайцы и англичане, ради бога. Россию вы ставите в один ряд с этими странами?

— Нет, поэтому Россия и тратит на порядки меньше.

— Но вы ее считаете глобальным игроком, сопоставимым с Китаем?

— Россия, очевидно, значительно менее глобальный игрок, чем многим бы хотелось, и понятно, что вся конкуренция в мире в ближайшие десять лет будет между Штатами и Китаем. Европе пассионарности не хватает, а нам мощи, но я не могу сказать, что меня это расстраивает, я в этом смысле не державник, как ни странно. Ваши друзья, наверное, думают по-другому, но я либерал.

— Я менее глобальное хотел спросить. Мне кто-то рассказывал, как после очередного случая смерти русского ребенка в Америке корреспондент Russia Today у кого-то спрашивает, как американские СМИ отрабатывают эту тему, а они ее никак не отрабатывают, нет такой темы.

— Ну это же нормально, мы ведь тоже не отрабатываем Аманду Нокс. Если бы у меня были такие иллюзии, то канала бы не было.

— Почему? Финансирование-то поступает.

— Но как можно полагать, что убийство русского ребенка в Америке будет интересно американской аудитории? Точно так же и нам не интересно 99,9 процентов того, что интересно им. CNN International, который мы здесь смотрим, его же не показывают в Америке. У них показывают CNN внутренний, это вообще наглухо другой канал. Мы поэтому полтора года назад запустили RT America — наш канал, который из Вашингтона вещает только на Америку. Там абсолютно другие темы и истории.

— И там про Россию ничего нет?

— Про Россию мы там показываем, когда российские темы могут быть интересны. Важно, чтобы был канал, к которому люди привыкли, он им нравится, и вот когда надо, ты им показываешь то, что надо. В каком-то смысле не иметь своего иновещания — это все равно что не иметь министерства обороны. Когда войны нету, оно вроде как и не нужно. Но блин, когда война есть, это прямо критично. Но нельзя создавать армию за неделю до того, как война началась.

— У частного канала — один владелец, и понятно, что только он может влиять на политику канала. Государство — понятие абстрактное. Кто конкретно — президент, премьер, замглавы администрации — формулирует для вас задачи и определяет, хорошо вы работаете или плохо?

— Ну вот что это такое? Как вы это себе представляете — сидит человек и формулирует для нас задачи? Вы не представляете, как часто мне, как любому человеку с комплексом отличницы, даже не хватает, чтобы кто-то оценивал результат и формулировал задачи.

— Кто может вам сказать — а покажите в эфире вот это? У кого есть такое право?

— Никто нас, слава богу, не трогает.

— То есть за шесть лет не было проблем ни разу, чтобы вы, допустим, показали что-то не то?

— Ни единого раза. Мне кажется, что люди, которые могли бы вмешиваться, они в каком-то смысле ограждают нас от этого.

— И кто эти люди, можете их назвать?

— Не могу. Но полно людей, которые могли бы вмешаться. Мы же все знаем, что любой человек, который дорастает до пресс-секретаря начальника какого-нибудь околоточного участка где-нибудь в Марьино, тут же начинает звонить, потому что считает, что одно то, что он пресс-секретарь государственного ведомства, дает ему права и полномочия требовать, чтобы мы что-то показали или не показывали.

— Но в Кремль вы ходите на совещания.

— Конечно. Я хожу не только в Кремль, на многие совещания хожу, но у вас совершенно превратное представление об этих совещаниях. Там тебе дают информацию о графике президента и премьера. Поверьте, если бы у вас была возможность ходить на такие совещания, вы бы тоже с удовольствием ходили.

— То есть речь только об этом, и вам не говорят, допустим, что будет съезд Прохорова, его планируется сваливать и освещать это надо вот так?

— Мне так не говорят. Я никогда не буду комментировать деятельность коллег, но мне так не говорят.

— Кстати, что касается Прохорова — я видел вас у него на майском съезде и видел вашу грустную реакцию в твиттере на его ликвидацию. Поделитесь ощущениями — что это вообще было?

— Да мне самой интересно, что это вообще было. Мне нравилась эта история с самого начала, мне нравилась эта идея, нравился Прохоров, нравилось, что он говорит. Я не отслеживала, говорил ли он это публично, но мне было достаточно того, что он говорил кулуарно, — это очень соответствовало моим либеральным взглядам на страну по очень многим параметрам, и в том числе он говорил совершенно неожиданные и непопулярные вещи. И что потом случилось — я знаю из СМИ. Насколько понимаю, произошел конфликт на почве того, что кто-то не держал обещаний — или держал, но выглядело, как если бы не держал. Мне это комментировать сложно.

— И вы как гражданин, даже не как телевизионный начальник, как относитесь к тому, что администрация президента может назначать и изгонять лидеров партий и много чего еще?

— Я скажу вам ужасную нелиберальную вещь, за которую вы меня заклюете. Если в нашей стране отпустить все политические вожжи и позволить ей политически развиваться абсолютно бесконтрольно, то нас ждет фашизм. И нас с вами на дереве повесят или выгонят отсюда первыми. Ну, не первыми, не надо высоко себя так ставить, двадцать первыми.

— Поэтому до бесконечности должны меняться Путин и Медведев, договариваясь между собой?

— Мне тоже хочется, чтоб у нас была благословенная чистая стопроцентная демократия, и когда-нибудь она у нас здесь будет. Совершенно очевидно, что пока мы еще не в благословенной чистой демократии. В конце 80-х — начале 90-х взяла и пришла демократия. Настроения были либеральные, вот и пришел либерализм. В итоге населению лучше стало?

— В итоге появился канал Russia Today.

— Так он появился через пятнадцать лет. Если завтра придет фашизм, может, через 15 лет кому-то тоже будет счастье, но очень хочется, чтобы счастье было тем, кто живет в этой стране сейчас. Наше государственное устройство не полностью демократическое, но без массовых политзаключенных. Вы приходите ко мне и не боитесь задавать вопросы, никто не боится чего-то обсуждать с друзьями и писать в твиттере. Было бы большим передергиванием сказать, что мы живем под собою не чуя страны, наши речи на десять шагов не слышны. Это же не так. Если выбирать между этим и хаосом и бардаком, я однозначно выбираю то, что сейчас.

— Это ваш выбор, это ваше мнение, и его же придерживаются те, кто нам обеспечил нашу ограниченную демократию. Но их ведь никто на это не уполномочил. Такого органа, как администрация президента, в Конституции нет, он не имеет права ничего решать, а он решает.

— Слушайте, я понимаю, что администрация президента — ваша любимая тема, но давайте про телевидение поговорим.

— Вопрос, как вы в 25 лет стали руководителем канала, задавать бесполезно?

— Когда мне предложили работу, это был мой первый вопрос: «А вы знаете, сколько мне лет?»

— А кто предложил?

— Мы говорили об этом и с РИА, и с Лесиным, и с Громовым, и с Песковым, много с кем.

— Насчет советской пропаганды — вы ведь действительно ее не помните, и молодежь ее не помнит, но именно в молодежи она как раз и воспроизводится. И ваша передача «Что происходит» на РЕН-ТВ — это буквально такая «Международная панорама» семидесятых.

— Может быть, она действительно похожа на советскую пропаганду. Но я ведь действительно так думаю! И я могу объяснить, почему я так думаю и почему меня так эта тема будоражит.

— Какая тема? Что у них негров линчуют?

— История не о том, что у них негров линчуют, а о том, что их СМИ об этом не рассказывают. Мне просто обидно как руководителю СМИ, что нас обвиняют, что мы рупор Кремля, звериный оскал тоталитаризма, обслуживаем правящий режим, у нас и цензура, и самоцензура, — а что происходит в их СМИ, об этом никто не говорит, никто не знает. А я их смотрю все время, и меня периодически они доводят просто до бешенства своими двойными стандартами, своей цензурой. У кого что болит, тот о том и говорит, — вот у меня болит, что тигру мяса недодают.

— Что там тигру недодают мяса — это оправдывает то, что здесь ему тоже недодают мяса. Ваша реакция на то, что по CNN что-то не показали, оправдывает то, что по Первому каналу тоже что-то не показали.

— Да не оправдывает. Я вообще ничего не говорю про Первый канал. У нас с вами клинч культурного кода. Вы смотрите российские каналы, и они вас доводят до бешенства, у вас это болит. А я не смотрю, у меня это вообще не болит. Меня трогает другая тема.

— Но ваша передача выходит на российском канале РЕН-ТВ.

— Да, потому что российский канал платит мне за это деньги. А у меня ремонт на даче.