перейти на мобильную версию сайта
да
нет

Ответы. Александр Гордон, телеведущий

архив

Гордон десять с лишним лет работает тем, чего не может быть, — умным человеком в телевизоре. По сей день трудно забыть его программу имени себя, где он обсуждал с лучшими умами страны микробиологию и коллективное бессознательное. Сейчас, после некоторого перерыва, Гордон возник на Первом канале, где по выходным ведет передачу «Закрытый показ» — про отечественный кинематограф.

— Вы раньше занимались таким антителевидением. Взять хоть эти ваши ночные эфиры. Почему сейчас перестали?

— Ну той программы-то нет уже.

— Но вы-то есть.

— Я есть, именно поэтому мне приходится делать не только то, что хочется, а что-то, чтоб я продолжал быть. В том смысле, что надо же и деньги зарабатывать. Будь я, скажем, нефтяник, я бы подумал о том, как устроить свою судьбу иначе.

— Ну существует же дилемма — продавать душу или нет.

— Есть понятие такое, да, но отношения к телевидению оно не имеет. Где телевидение — и где душа. Конечно, у меня есть какие-то барьеры, которые я никогда не перешагну.

— Какие, например? Вести программу «Максимум»?

— И 90 процентов передач на нашем ТВ. Никому и не придет в голову меня в такой проект позвать. Однажды пришло — я попробовал, ну не будем даже называть эту передачу. Я давно просил людей, которым почему-то дорога моя репутация: дайте мне пенсию — и вы меня больше не увидите! Не дают ведь.

— А «Закрытый показ» — это тоже только ради денег?

— Если бы передачу про кино делал не Первый канал, а я, конечно, она бы выглядела по-другому. Сидели бы 2–3 человека и рассуждали о проблемах кинематографа. Но тогда при чем тут Первый канал, деньги, свет, мощности спутника…

— А чего на Первом нельзя?

— Умничать.

— Телевизионные люди любят говорить, что рады бы делать умное ТВ, но им руководство не дает.

— Я не общаюсь с телевизионщиками. Я бываю в «Останкино» в те дни, когда записываю передачу, а в остальные стараюсь этого места избегать. Мне там просто физиологически плохо становится. А эти разговоры все — на их совести.

— А вот ваша передача. Вы там когда с людьми вздорите, вы на самом деле думаете, что они идиоты, или просто играете?

— Знаете, когда меня пригласили вести передачу, я поставил одно условие, кроме финансового: я тоже зритель, у меня есть своя точка зрения, я не буду просто медиатором. Художник волен творить как ему хочется, но когда он выдает произведение на публичный суд, значит, что он сознательно влез на табуретку и готов получать как лавры, так и пинки.

— А этот несчастный артист из «Эйфории», на которого вы напали в последней программе?

— Да, как и этот несчастный режиссер, которому кто-то сказал, что он гений. После этого обычно у провинциальных мальчиков несет крышу. Что меня поражает: не научившись еще внятному языку, ни театральному, ни киношному, элементарной грамотности, начав писать только первые буквы своего алфавита, они уже выводят слово «мо-ни-фест». Хорошо, если «монифест», а то еще и «money-фест». Почти все, что я тут вижу, за редкими трогательными исключениями, подходит под характеристику, которую дал министр культуры Великобритании, посетив одну выставку актуального искусства. Побродив по залам, этот несчастный лорд написал в книге отзывов: «Холодное, расчетливое говно». И я, увы, в потугах молодых и не очень режиссеров вижу то же самое. Если человек искренне заблуждается, это можно простить. А когда все сделано на мелком глазу, с холодным носом да еще и без знания элементарной кинокультуры, тут я воздеваю руки к небу и начинаю кричать, как сошедший с ума еврейский пророк.

— А вам кино вообще интересно?

— У меня есть комплекс — я хочу быть режиссером, хочу продолжать снимать кино, при этом я кино не люблю. И я думал, что это какой-то бред: как можно делать то, что не любишь смотреть. Потом я звонил моему любимому режиссеру Георгию Николаевичу Данелии — позвать его на программу, он извинился, сказал, что приболел чуть, а потом сказал: «Ну ты ж знаешь, что из всех искусств меньше всего я люблю искусство кино». Я так обрадовался! Я сказал: «Я тоже!» «Поэтому мы с тобой и дружим», — сказал он. И я понял, что это в порядке вещей, что чукча не читатель — это нормально.

Ошибка в тексте
Отправить