«Мы стараемся делать так, чтобы чу­жим людям наши заведения уже на входе не нравились» Дмитрий Борисов о своей империи

— Вы видели? Мы только что проехали рекламную растяжку «Сделай ей дорожку из брил­лиантов». Совсем офигели!

— Некоторые считают, что и вы офигели. Вы же пол-Москвы спаиваете в «Маяке» — мы только что видели там режиссера Юхананова, поэтессу Степанову и телеведущую Татьяну Арно.

— А что, лучше бы они по подъездам ходили? Или по дворам шлялись? Так, кажется, принято в интервью отвечать.

— Злые языки утверждают, что еще со времен клуба «ОГИ», который вы открывали с хозяином polit.ru Дмитрием Ицковичем, бьюти-фактор в ваших заведениях не так высок, как многим бы хотелось.

— Какое противное выражение — бьюти-­фактор.

— Это в газете eXile так раньше писали.

— У нас не так велик бл…до-фактор. В городе и так хватает определенных мест, заточенных под съем. Мы не используем красивых девушек, которые чего-то там ищут, в качестве промоушена.

— Но и времена теперь не те. В клубе «Солян­ка», скажем, красивых девушек пруд пруди безо всякого промоушена. Вы бываете там?

— Конечно, бываю, мне там кадык сломали. Насчет «Солянки» не знаю, вот в «Симачеве» — да. Зато к нам умненькие ходят! Нагнать паца­нов и бл…дей — вообще не проблема. Но мы же кафешки, мы не клубы, где это совершенно нормальная история — не в смысле даже снять бл…дину, а вообще с девушкой познакомиться. В кафе ходят за другим — чтобы не чувствовать себя одиноким. Мы делаем кафе, если широко формулировать, в европейском стиле — то есть когда лю­ди, которые сидят рядом, могут дружить, могут не дружить, но не мешают соседу. Все, больше мне ничего не надо.

— Вы же в Европе были совсем недолго и мало чего про нее понимаете.

— Все становится понятно из общей тоски по мировой культуре, из Мандельштама. Ну как придумать бистро? Вот самый пошлый и банальный пример — где импрессионисты тусовались? Модильяни где девчонок кадрил? Где он со своими натурщицами выпивал? Мы не одни такие, ко­нечно, — вот появились «Простые вещи», Correa’s. Последние пять лет это все существует, а раньше таких мест не было вообще. Как житель Москвы я хожу в 3–4 проверенных заведения, и мне не на­до объяснять знакомым, какие они. А попробуй в Берлине приятные рестораны назвать — это на­до сутки перечислять, их же тысячи. А тут полу­чается, что «Кофемания», мы и хороший гру­зинский ресторан «Эларджи» — это для Москвы события. Я все лето просидел в «Эларджи», у них был загончик и какая-то козочка, и все говорили, что я влюбился в козу, потому что я каждый день туда ходил. И дочка моя там кроликов кормила, они так сделали, что у них можно было там свободно передвигаться и адекватно себя чувствовать. Свободное поведение в ресторане — это не значит, что кому-то можно пи…дюлей навалять, это неуловимое ощущение. Ни один англичанин или японец не решит, что право си­деть в кафе — это свобода, но мы, как люди с то­талитарным прошлым, это все еще чувствуем. Разумеется, много чего не хватает — вот я, хоть и не вегетарианец, а знаю те два-три нормальных вегетарианских кафе на всю Москву! Вы можете себе представить жителя Берлина, который зна­ет наизусть адреса всех имеющихся вегетарианских кафе? И «Жан-Жак», французское бистро со стандартным меню, пивом и набором вина по €20 за бутылку не может быть событием для Москвы! Это ненормально для любого европейского города.

— Может быть, проблема в инвесторах, которые по большей части предпочитают вкладывать, допустим, пять миллионов долларов в скучный ресторан с плазмами и колоннами?

— Инвестор, который приносит пять миллионов долларов и говорит: постройте мне ресторан с колоннами, — это не инвестор. Это кретин. И таких кретинов с прогоревшими ресторанами по Москве и России ходят сотни. Нормальный инвестор говорит: я хочу вложить столько-то и получить столько-то годовых. Нашему инвестору, слава богу, нравится то, что мы делаем, ему понятна наша бизнес-модель и ничего больше объяснять не надо.

— Еще вот злые языки говорят, что у вас не всегда вкусно при этом.

— По-моему, мне пора ввести блюдо «злой язык с хреном» в качестве бонуса этому вашему осведомителю. У нас бывают с едой проблемы, потому что мы держим низкие цены. А глобально — большие проблемы с продуктами. Но нель­зя забывать, что мы никогда не объявляли себя гастрономическими заведениями. Правда, мы все понимаем, мы же не сумасшедшие. А с другой стороны, у кого не так? Зато у нас после кризиса, когда все отскочили от гламура и выпендрежа, куча предложений. Мы не можем справиться с этим потоком — нас почти каждый день зовут заняться какими-то местами. А ведь были потрясающие истории продюсирования в Москве, многие просто на уровне авантюризма — когда можно было заработать огромные деньги, но это год-два жило, работало. Ребята, которые сделали проекты «Весна», «Лето», «Осень», — они гении. Я не знаком ни с одним из них, и мне эти места не близки стилистически никак. Но я признаю: то, что они сделали, — это страшно талантливо. Во-первых, они сразу объявили: такой проект долго жить не может, кто не попал — тот опоздал. Не думаю, что им самим это близко, и вряд ли, если бы такой клуб открылся без их участия, они туда ходили бы, но то, что это страшно остроумные ребята, — абсолютно точно. Все эти диваны, улетающие по пятерке, аренда шторы, Па­ша Фейсконтроль — разводилово гениальное! Об этом кто-то должен написать как об уникальной московской истории. В мини-формате все это работает до сих пор, но те ребята сняли все сливки. Я в восхищении! Конечно, все они из­девались над публикой, которая к ним приходи­ла, а мы принципиально другими вещами занимаемся.

— У вас не может быть фейсконтроля?

— Нет, мы стараемся делать так, чтобы чу­жим людям наши заведения уже на входе не нравились.

— И поэтому на входе в «Маяк» висит афиша со словом Il faro? Это же не итальянский ресторан.

— Да нет, просто Ямпольскому (адвокат, друг и давний партнер Борисова. — Прим. ред.) само слово нравилось, вот мы его и написали. Ям­польский очень любит маяки. У него есть маяк в Исландии малюсенький, он его купил много лет назад и чуть туда не переехал жить. Имя на грани фола — это пабы «Джон Донн», названные в честь великого английского поэта и мистика, где идут футбольные трансляции. «Джон Донн» мы придумали, когда ходили на матч этих… «Манчестер Юнайтед» — «Челси» в «Лужниках». Я был в первый и в последний раз на футболе, и мне дико понравилось, потому что я увидел 10000 симпатичных, веселых, приятных людей с огромным количеством как раз бьюти-фактора. Там были офигенные девчонки, визгливые такие!

— С тех пор как вы открыли «ОГИ», в Москве как-то изменилась манера пить алкоголь?

— В моем детстве была манера разлить лю­бой имеющийся алкоголь на бульки и все, что есть, выпить. Конечно, все меняется. Люди перестали покупать за €150 то, что в Париже стоит €5, Москва наконец перестала быть сливом всего европейского винного говна — того, что там нереально продать даже бомжам, а здесь прекрасно продавалось в супермаркетах. То, с чего все начинало мое поколение — спирт «Рояль», «Слынчев бряг», шипучий напиток «Надежда», — исчезло, к счастью.

— Чего вам еще в Москве не хватает для счастья?

— Нет нормального музея современного ис­кусства. Людей вроде Свибловой, Васи Бычкова и Церетели — хороших арт-менеджеров не хватает. Их в стране всего пять, шесть, семь человек. Я уверен, что они работают только вопреки всему, а не благодаря. Как и все остальные, кто делает что-нибудь живое, — а я надеюсь, что мы делаем что-то живое: и я не про то, что я спекулирую водкой, а про то, что мы еще занимаемся книжками, выставками, концертами. Вообще, пока современное искусство находится в статусе какого-то гаджета — типа «А такой у тебя есть? Есть. А этот? И этот тоже есть. Ну ты еще этого возьми, у тебя часы стоят как четыре его работы», решить его проблемы невозможно.

— А у вас, Митя, есть часы?

— Не, вообще не ношу. Мне это неприятно физически. У меня даже нет ни одних. Ни разу не дарили, суки.

История

1993–1996
Продает диски Кая Метова на «Горбушке» и потом меняет не одну профессию — от валютного ночного сторожа на реконструкции «Бал­чуга» до подмастерья, занимавшегося мозаикой в храме Преображения Господня в Тушино.

1997
С будущим партнером по «ОГИ» Дмитрием Ицковичем Борисов создает продюсерскую группу «Ы», которая занимается концертами «Ленинграда» и «Аукцыона».

1999
Вместе с партнерами открывает первые «ОГИ» — в квартире в Трехпрудном переулке. В «ОГИ» уже тогда продавались книги, играли концерты и устраивали выставки; через полгода полноценные «ОГИ» открылись в подвале в Потаповском переулке.

2000
Открывает «Пир ОГИ» на Пятницкой. Это попытка сделать европейское кафе с русским наполнением — несмотря на не самое высокое качество кухни, в «ОГИ» приходило по тысяче человек в день: «Идея была отличная, исполнение — на грани фола», — говорит Борисов. В течение пары лет «Пир ОГИ» открылись на Дмитровке и в Третьяковском проезде.

2001–2002
Попытка открыть «Фабрику ОГИ» — огромный развлекательный центр на Даниловской мануфактуре — заканчивается полным провалом. «Фабрика» не открывается, несколько миллионов долларов, которые были взяты на ее открытие, исчезают, партнеры ссорятся, а империя «ОГИ» раздается за долги кредиторам.

2003
Вместе с сестрами Аней и Машей Карельскими открывает кафе-клуб «Апшу». В подвале на «Третьяковской» — старая ванна с матрасом, туалет типа «скворечник». VIP-зал, обитый сиротливой фанеркой, и другие аллюзии на отдых на берегу Рижского залива.

2003
Вместе с адвокатом Ямпольским, помогавшим с «Апшу», открывает ресторанную компанию «Буффо» — первыми проектами стали возрождение клуба «Маяк» (который открывали как гастрономическое заведение с устрицами и сидячим ужином, а в результате получили главную интеллигентскую рюмочную), французское бистро «Жан-Жак» и студенческое кафе Gogol’. Спустя три года два «Жан-Жака» открылись в Питере, еще один в Москве и один — в Ереване, но, столкнувшись с мест­ными особенностями («в Ереване слишком много недорогих кафе, а армянские мужчины — слишком непримиримые официанты»), Борисов и Ямпольский проектом заниматься перестали.

2007
Вместе со Сталиком Ханкишиевым, прославившимся описаниями в своем ЖЖ особенностей курдючного жира, открывает кафе Grand Buff в Доме кино — «правильное место, в котором бы Сталик сам готовил и ходил по залу, рассказывая занимательные истории про плов». Однако Сталик по приезде в Москву оказался крайне неприятным персонажем — и Grand Buff не просуществовал и полугода.

2008–2010
Открывает «Джон Донн», в который редкие сорта эля и пива везут фурами из петербургского Dickens. Второй «Джон Донн» открылся на Таганке, третий появится на месте Vodka Bar в помещении фабрики «Красная Роза». Кроме того, в марте на Севастопольском проспекте открываются сразу три ресторана Борисова и Ямпольского под общим названием «Еда и вино».