Каннский фестиваль — всегда про обман ожиданий, и неважно, в какую сторону, в хорошую или плохую, главное, что не дождешься от него прямых ответов на вопросы о будущем, смысле жизни и всем таком. В этом году все ждали, быть может, фильмов про ковид, в крайнем случае — про изоляцию тела и духа, художественные осмысления нашего недавнего, незабытого, а у кого‑то даже незаконченного опыта домашней отсидки. От фильма открытия «Аннетт» ждали, быть может, беззаботного мюзикла наподобие «Ла-Ла Ленда» — со своими горестями и прочими чувствами, но все же с танцами и песнями.
Худшее, что из этого могло получиться, — коммерческий опыт вечного бунтовщика Леоса Каракса, который впервые снял кино на английском с двумя звездами на главных ролях и вообще впервые — мюзикл, связавшись по такому поводу с вечными аутсайдерами (при этом гениальными мелодистами) — группой Sparks, которые написали ему сценарий и песни.
Выяснилось, что «Аннетт» — ни то, ни другое и не третье, но вот что это такое на самом деле, недопоняли многие. Особенно критики из США: просто какая‑то головная боль читать их вирши на тему того, что в очень скучной «Аннетт» Адам Драйвер поет во влагалище Марион Котийяр — да, это действительно происходит в фильме, но у этого есть вполне конкретные причины, это было задумано как китч и ирония, но обо всем по порядку.
Прежде всего, перед нами действительно мюзикл, но не такой, чтобы все пели и танцевали. Да, здесь многие реплики и диалоги безо всяких видимых причин пропеваются, а не проговариваются, как и принято в жанре, но это все же не приносит никакого душевного удовлетворения — скорее даже, наоборот, ожесточает и нарочно раздражает.
Хотя сюжет тут до поры до времени немудреный — во всяком случае, так может показаться, если слишком сильно не присматриваться. Адам Драйвер поет от лица стендап-комика Генри МакГенри — но в его выступлениях нет ни единой шутки, во время концертов ему хором подпевает весь зал, а вместо гэгов, сетапов и панчлайнов там — только глубинная рефлексия на тему места в пищевой цепочке всякого лицедея. Марион Котийяр в образе французской оперной дивы Анны загадочна, туманна, застенчива и грустна — ее героиню регулярно, по расписанию театра оперы и балета, убивают на сцене. У героев вспыхивают чувства, о чем они заявляют в песне, которую потом никогда не выкинешь из головы, — «We Love Each Other So Much» (кстати, предваряя премьеру, всюду вышли все саундтреки в оригинальном исполнении из фильма).
Наконец, у них рождается чудесная дочь Аннетт. Жаль, что семейное счастье убивает в Генри подлинного комика, и теперь он рассказывает со сцены о том, как сегодня утром защекотал жену до смерти, а Анне в дороге снятся кошмары о том, как ее мужа синхронно обвиняют шесть женщин в насилии (наверняка этот эпизод подсняли самым последним — фильм снимался 9 лет). Но есть нюанс: их дочь Аннетт — живая деревянная кукла.
Все это нетривиально, необъяснимо, тем более что фильм кажется откровенно длинным, репитативным, да и просто песни в таком количестве неизбежно утомляют, учитывая, что тот же Драйвер — не большого таланта певец и режет ухо диссонансами. Легко отказаться от надежд на «Аннетт», особенно если вы ждали «Ла-Ла Ленд». Нет, это не достигаторское кино о пути к успеху и выборе собственной судьбы — наоборот, об отказе от нее, о символическом самоубийстве.
Прежде всего нужно понять, что у Леоса Каракса все фильмы каким‑то образом иносказательно говорят про него самого. Раньше его альтер эго всюду играл парадоксальный цирковой артист Дени Лаван — и в «Любовниках с Нового моста», изумляющей фантасмагорической парижской мелодраме, и в последнем до «Аннетт» его фильме «Корпорация „Святые моторы“», посвященном его умершей жене, русской актрисе Екатерине Голубевой. И это ключ к пониманию. Там Лаван играл некоего загадочного артиста, который передвигается по миру на лимузине и бесконечно перевоплощается в странных персонажей, внедряющихся в жизненные ситуации, где только его и не хватает. Это было такое эпическое кино о кино, где микрофильмы, в которых играл Лаван, представлялись иногда наивными, иногда перверсивными. В «Аннетт» эта тема тоже присутствует — Драйвер, играющий, очевидно, метафорическую версию самого режиссера, в ответ на хором заданный публикой вопрос «Почему вы решили стать комиком?» деконструирует саму идею того, что нужно смешить зрителей, издевается над собственным ремеслом. Так же и Каракс — он своими редкими, раз в десять лет выходящими фильмами отказывается развлекать. Даже если это мюзикл, все равно будет тяжело это смотреть, даже мучительно.
Так вот, это кино о Караксе, поразительном, ни на кого не похожем французском режиссере эпохи стиля (начинал он в 80-е, его вписывают в движение, именуемое кино стиля, где, собственно, стиль зачастую подменял собой буквальный смысл), и его страшной биографии. На рубеже веков он познакомился с Голубевой, которая ушла из жизни в 2011 году при невыясненных обстоятельствах. Говорят, у нее была депрессия. Ходили слухи, что они хотели вместе с Караксом покончить с собой, но он якобы струсил. Все обстоятельства — повод для споров и домыслов. Ее тело нашли на парижской станции метро. У Каракса осталась их дочь — Настя Голубева-Каракс, в самом конце «Аннетт» есть посвящение ей.
Получается, это картина о том, как сам Каракс даже десятилетие спустя оказывается не в силах себя простить за загадочную гибель его музы (Голубева снялась в, наверное, лучшем из караксовских фильмов — в «Поле Икс»), о том, как он оказывается не в силах принять дочь, потому что она пугающим образом похожа на его ушедшую любовь, и поэтому видит ее как деревянную куклу с тем же неземным голосом, что и у Кати, — это ее дар, петь без слов под светом луны, или ночника, или софита.
И если посмотреть на фильм под таким углом, становится понятно решительно все. Почему в этой картине так много китча, почему герой Драйвера натурально поет во время куннилингуса, почему он поет, как люди в жизни, кривовато, а не как киногерой, строго по нотам, — потому что Каракс таким образом манифестирует свой отказ от традиционного мюзикла. Ведь эта картина глубоко трагическая, там не найти никакого желания понравиться и набиться к зрителю в друзья своими танцами и костюмами.
Почему «Аннетт» такая длинная и от нее так болит голова? Потому что это концептуальное изложение десятилетия жизни самого Каракса, который живет в аду, мучимый самообвинениями в гибели Кати; он все ходит и ходит по кругу, читает прессу (действие перебивается псевдотелевизионными вставками с желтыми новостями о жизни Генри и Анны) и никогда не сможет себя простить. В финале он гримирует Драйвера под себя — сходство налицо — и сажает себя же в тюрьму, где девочка, которая до того представлялась Генри деревянной, вдруг становится живой и заявляет, что он не сможет ее полюбить — видимо, потому что слишком напоминает ему о той, что уже никогда не обнять.
Так больше никто не снимает, и не только потому, что Каракс попрал каноны самого фальшивого и глянцевого из киножанров. Просто фильмов такой метафорической и, не побоимся этого слова, экзистенциальной глубины попросту никто не снимал последние пару лет. Примерно с предыдущего Каннского фестиваля — как ни обидно признавать, но все эти наши ковидные VOD-революции попросту не породили никакой сильной кинематографической культуры (хотя «Аннетт» приобрел стриминг Amazon Prime). Подлинное кино по-прежнему водится только в лучших кинозалах мира, и Каракс, по такому поводу восставший из пепла и вывернувшийся на публику наизнанку, — один из последних пророков в царстве смерти и запустения.
«Аннетт» многие не примут и не поймут, но о ней, в отличие от приблизительно всех фильмов прошлого ужасного года, хочется думать, от нее хочется терзаться, наконец, умереть заживо вместе с Караксом, когда он добивает нас чудовищным в своей безысходности финалом. Только так и можно жить дальше. Каракс, спой мне еще.
Егора Беликова