Сапрыкин о духе времени Что делать наблюдателям после 4 марта

В воздухе разлита растерянность. Раз десять на дню мне приходится отвечать на вопрос, что дальше. Я уже научился делать при этом бод­рый вид, но не могу сказать, что придумал убе­дительный вариант ответа. Люди более трезвые и рациональные считают, что причина всех бед — в том, что лидеры так называемой Болотной так и не смогли выработать внятного плана дейст­вий, повестки дня, набора конкретных шагов, под которыми могла бы подписаться публика, ­выходившая на митинги и шествия. Оно, конечно, верно — не выработали, есть такой грех — с другой стороны, если бы люди доверяли тем ­политикам, у кого план лучше, то пожизненным президентом страны был бы Григорий Явлинский. К тому же события развиваются так, что в этот ненаписанный план все время приходится вносить коррективы — кто бы мог подумать еще пару недель назад, что в него придется вносить такие пункты, как защита девиц, прыгающих в цветных чулках у алтаря, или борьба с дирек­цией общественно-правового вещания центрального телеканала. И вообще, на душе такое чувство, будто несколько месяцев тратил все силы и время на уход за больным родственником, а он взял да и помер. Какой тут план.

Есть подозрение, что в этой ситуации помог бы не план, но метод — тем более что он был опробован многими из нас 4 марта. Ну вы помните, как это было: звонит будильник, на улице еще темень, одеваешься, складываешь в сумку бутерброд и тапочки, выходишь на холодный ветер, идешь в сторону неуютного казенного здания, сам цвет которого должен отпугивать все живое, и проводишь там сутки за нудной, монотонной и во множестве случаев бессмысленной работой. Утром 5 марта у многих наблюдателей тоже было чувство, что за больным дедушкой ухаживали зря — но в результате того, что это усилие над собой сделали одновременно несколько десятков тысяч людей, косная и неповоротливая государственная машина вдруг заработала чуть честнее и правильнее, чем могла бы. Пусть не везде — пусть только в одном большом городе или даже на нескольких конкретных участках — но это больше, чем ничего. И это заставили ее сделать мы — а заодно мы увидели изнутри, как она работает.

Проблема этой машины не только в том конкретном человеке, что находится на самом ее верху — сама машина морально устарела и работает со страшным скрипом, ее шестеренки изношены, отбор в ее ряды десятилетиями проходил по прин­ципу отрицательной селекции, и те мерзости, которые она творит с конкретными людьми, совершаются ее служащими почти на автомате, не приходя в сознание. Возможно, правильный ответ на вопрос, что делать, — продолжать делать то же самое, что делали 4 марта: наблюдать. Внимательно смотреть по сторонам, кричать «Караул!», если происходит какое-то безобразие, звать на помощь, если безобразие не удается предотвратить своими силами, и самое главное — объединяться и кооперироваться для того, чтобы по разным поводам и на разных уровнях заставлять эту машину работать по-человечески. Это долго и нудно, это потребует многочасового сидения в неприят­ных казенных зданиях, иногда будут опускаться руки, часто будет хотеться заняться чем-то другим.

Но если не следить за машиной в ежедневном режиме, в тысячу глаз, без сна и отдыха, — кажется, она совсем пойдет вразнос.