Москва изнутри Михаил Ефремов об Арбатских переулках

В Институте судебной психиатрии имени Сербского в советское время был такой маленький отдельчик, где лечили от той болезни, которой в СССР не было, то есть от алкоголизма. В то время всего этого просто не существовало — проституции, наркомании, алкоголизма. Это были язвы капитализма. Их не могло быть в социализме. И вот в этом блатном отделе я бывал пару раз. Один раз даже полежал недельку. Там была маленькая палата, в которой лежало человек 20 и лечилось от алкоголизма. Меня туда не доставили, туда можно было попасть только по большому блату, и, вероятно, когда я стал отвратительно себя вести, меня туда и направили. Время мы там проводили в разговорах, врачи к нам относились нежно. Притом что это дико закрытая больница. По соседству лежали диссиденты, Григоренко и Буковский, а через стенку с ними мы. Так что, с одной стороны, советская психиатрия лютовала, а с другой — помогала не спиться. То есть все время держала в тонусе. Мне там помогли, судя по тому что я с вами сейчас здесь гуляю. Я не очень хорошо помню, что там было, все-таки 25 лет прошло. Но там было интересно, умные люди всякие… Более того, я с ними иногда даже встречаюсь сейчас. Они в основном поднялись, а были ужасные алкоголики. Я помню, открылся только ресторан «Пушкин», и я там случайно встретил несколько человек из того самого отделения. 

Николай Иванович, мой дедушка, Анна Дмитриевна, моя бабушка, вот именно здесь растили, вырастили, воспитали меня. Они жили тут многие годы, не считая нескольких лет пребывания на Севере. Это была не эвакуация — Николай Иванович, как я понимаю сейчас, был хитрым человеком, и где-то в районе 34-го, до того, как стали всех сажать, завербовался в бухгалтерию лагерей. То есть он уехал туда вольнонаемным. Так они вольнонаемными там и пробыли лет 6, наверное. Вернулись они уже под конец войны. Олег Николаевич поступил в школу-студию МХАТ, и здесь же, в арбатских переулках, он познакомился со своим однокурсником Александром Калужским из известной мхатовской семьи — Лужский, Калужский...

Угол Гагаринского и Староконюшенного — я помню с детства эту фразу. Причем, по-моему, Староконюшенный назывался «улица Рылеева». Или Гагаринский так назывался. Но Гагаринский дед все равно называл по-старому. В этот дом меня из роддома принесли. Есть два дома, куда меня как бы приносили из роддома — один на Тверской, напротив гостиницы «Интерконтиненталь» сейчас, тогда «Минск», дом Большого театра, там жили родители моей мамы. А здесь — папа. Меня потом сюда сдавали на субботу и воскресенье. И здесь были коммуналки с огромными потолками. Помню, как вот шарики надувные приносишь туда, и потом он улетает наверх, и его не достать, и вот он там сморщивался, сморщивался и умирал. Но я ни разу не застал гибели шарика. Огромная была коммуналка. Даже не помню, на каком этаже, по-моему, на 3-м или на 4-м. Как-то мы проезжали здесь с Олегом Николаевичем лет 15 назад, и он говорит — вот хорошо бы здесь как раз квартиру и приобрести. Но потом, когда мы узнали, сколько здесь стоит квартира, просто выкинули эту мысль из головы.

В доме на Арбате, куда Пушкин привез Наталью Николаевну Гончарову, я читал стихи, когда музей открывался. Напротив сейчас стоит памятник парочке под гондоном. Мне было мало лет, ну как мало — вьюноша. Ну как вьюноша — мне уже было года 22, или 21. И на открытии присутствовали соавтор гимна СССР Сергей Владимирович Михалков и член ЦК Егор Кузьмич Лигачев. Это был 1985 или 1986 год. Поскольку была уже активна антиалкогольная компания, то второе стихотворение, которое я читал, была «Вакхическая песня» Александра Сергеевича — «Подымем стаканы, содвинем их разом! Да здравствуют музы, да здравствует разум!».  Я настолько нервничал, что орал — а там еще не было мебели и гулкий такой звук был. И Сергей Владимирович Михалков… ну, наверное, он глуховат был... Но он меня услышал. И он подозвал меня к себе и две свои маленькие книжечки стихов подарил, у меня до сих пор они дома есть. Там написано — Мише Ефремову, чтоб он выбрал стихотворение и выступил на вечере. Я выучил потом несколько стихотворений. Он вообще потрясающий детский поэт. У него настолько мудрые стихи, даже для взрослых. Хотя и детские. Лучше всех его, конечно, изобразил Андрей Сергеевич Кончаловский. На закрытии «Поэта и гражданина». Это было потрясающе. Потому что я, конечно, делал не пародию даже — это вообще жуткий шарж. А Андрей Сергеевич... У меня было такое ощущение, что я Сергея Владимировича видел, когда он читал.

Это тот дом, в котором как раз булгаковская Маргарита разбивала окна литкритикам, травившим ее Мастера. Но потом там появилась другая Маргарита, Эскина, которая окна вставила и сделала Дом актера, который сюда перенесли из сгоревшего Дома актера на Пушкинской. В сгоревшем Доме актера, я помню, был замечательный швейцар, который выключал свет ровно в 23 часа, и потом говорил: «Товарищи, пора. На репетицию, завтра всем на репетицию» — и все куда-то перебирались, явно не на репетицию. Я входил даже в совет Дома актера. Помню, были даже поездки какие-то, в Париж мы ездили группой активных артистов, которые принимали участие в капустнике. Эти поездки — они были совсем недорогие, полутуристические, мы ездили в Париж, потом еще куда-то. Маргариты Александровны, увы, уже нет с нами, но осталась Люся Черновская — начальник молодежной секции Дома актера, которая продолжает посиделки нашей молодежной секции. Ну, уже сейчас стали приглашать молодых артистов, а так, вообще, там моего возраста люди. И это очень популярные посиделки, к тому же еще проходят в кабинете бывшего министра культуры Российской Федерации. Ведь это бывшее Министерство культуры Российской Федерации, и там вот Люсина молодежная комната, она как раз в кабинете министра.

Я про мельниковский дом ничего особенного рассказать не могу. Я только одно могу сказать: пора бы уже давно его отреставрировать, его везде показывают, и чего? Он же разрушается. Об этом все говорят, но у нас люди выборами занимаются. И говном всяким. Вместо того чтобы реальные вещи делать. Понтами. Понты у нас действительно гораздо дороже смысла. А вот с той стороны Арбата, у Вахтанговского театра, мы с покойным великим русским артистом Сережей Шкаликовым зарабатывали сорок рублей где-то за полтора часа. Он стоял и орал под гитару песни, ну а я играл человека, который подходил и должен был кинуть ему пару монет. В милицию нас, по-моему, даже ни одного раза не забрали, просто замечания какие-то делали. Но я помню, что мы зарабатывали 40 рублей часа за полтора, и этих 40 рублей хватало хорошо с девчонками сходить в ресторан ВТО, кстати. Со всеми пирогами, и с алкашкой, и с закусками. То есть на четверых. В «Современнике-2» зарплата у меня была 135 рублей, а у артистов театра 120, то есть 40 рублей — это треть той зарплаты.

Я прожил тут, наверное, больше 30 лет. А мама моя до сих пор живет. Внизу раньше был гастроном, вход в него был только один. Там был магазин самообслуживания, в который постоянно шли люди. А где сейчас UK Style этот, был винный. Поменялось все очень сильно, и хорошо, что поменялось. Не так уныло. Во дворе было посольство Ливийской Джамахирии. Сейчас здесь новый дом построили для Банка России, когда я уже уехал отсюда, а раньше дети играли. Но Банк России важнее же, чем дети. И поэтому убрали детскую площадку и построили банк. Я дружил с Машей Селянской, дочкой Евгения Александровича Евстигнеева, с которой мы сейчас спектакль «Анархия» сделали. Она жила на 6-м этаже, а мы на 7-м. А в другом подъезде жил Киндинов, жил Иннокентий Михайлович Смоктуновский, Муслим Магомаев жил в этом доме. Потом-то все поразъехались. Я помню, когда привозили первые видеомагнитофоны, один из первых был у Евгения Алексадровича Евстигнеева. Мы смотрели у него фильм «Афера» с Робертом Редфордом. У нашего подъезда стояли иностранные машины, что было большой редкостью. У Евгения Александровича Евстигнеева и у папы моего были «мерседесы». Чтобы их купить, нужно было получить специальное разрешение, заверенное министром культуры или членом ЦК, заведующим культурой. Что вот можно Юрию Любимову, Олегу Ефремову и Евгению Евстигнееву купить из УПДК старые подержанные иностранные машины, которые сдавали иностранцы, иностранные дипломаты. А потом, уже когда это было поставлено на более коммерческую основу, дипломаты только привозили и сразу сдавали. И специальная очередь была в УПДК. Они стоили дороже, но не намного — подержанные же. 

Раньше эта улица называлась улица Палиашвили. Сейчас на ней стоит вот такой новоотстроенный красивый, элитный, как принято говорить, дом, на месте которого была раньше прекрасная чебуречная. Знаменитая стекляшка таксистов, где мне с детства мне непонятно было одно: один чебурек стоил 16 копеек, а два — 31. Я понимаю, что это начало капитализма было в моей жизни, но логику я не мог понять. Чебуречная работала допоздна, и даже ночью, потому что она была таксистская. Но ночью мы не тусовались. А так тусовка была какая — на пятерых где-то взять бутылку портвейна и чебуреки. И в домино играть как взрослые. Вот были наши такие развлечения, когда нам было лет 13–14. Родители все время были в театре и не замечали, а дед обращал, конечно, внимание, на злоупотребления алкоголем. Но не особо все-таки. Тут за углом школа, в которой училась Машка Евстигнеева, а сейчас учится дочка Гарика Сукачева. А я учился в 60-й, которая у Театра Маяковского. В 4-м классе я был выгнан из той школы за фашизм, который заключался в том, что я стащил трусы с мальчика и толкнул его в раздевалку к девочкам, меня выгнали из пионеров и школы, и тогда меня отдали в школу №31, которая находится за МХАТом, на Тверском бульваре. И там я учился до 9-го класса, потом уже в школе рабочей молодежи. 

А внутри этого памятника лет в 9–10 мы курили сигареты. Ну как, дети же. Курить — это что-то запретное. Внутри он полый, внутрь можно было под стулом залезать. И там мы курили, а из-под него, наверное, дым шел.

В церкви, где Пушкин венчался, в советское время были какие-то то ли склады, научная какая-то фигня, что ли, приборы… Колокольни этой не было, ее построили уже после. Креста тоже не было, естественно. 

Тоже интереснейшее место, бывший кинотеатр повторного фильма, который Марк Григорьевич Розовский забрал себе. Круче кинотеатра я не знал... Почему я Тарковского посмотрел — потому что школу прогуливал. А это был ближайший кинотеатр, куда можно было пойти. И на утренних сеансах показывали «Зеркало», «Солярис». Тарковский отлично у меня по утрам шел, в 9.30, в 10. А еще «Пятая печать». «Гений дзюдо» раз пять, наверное, посмотрел. А что делать-то, на улице шляться? Был, правда, кинотеатр «Октябрь», где шел лет 10, если не больше, один и тот же фильм, «Таинственный монах». Это так называемое стереоскопическое кино. Так что вообще мне про 3D ничего рассказывать не надо, я его видел, это реально то же самое. Там было два зала, один большой, который сейчас остался, а другой маленький. И в маленьком выдавали очки картонные с этими штуками стереоскопическими. «Таинственный монах» сначала шел очень долго, а потом шел фильм про «кто-то и она в черной шляпе». Где Машка Евстигнеева снималась и Леха Серебряков. Тоже стереоскопический. По-моему, только два стереоскопических фильма было. Так же тогда глаза болели, как сейчас. Но первый сеанс там начинался в 11, и где валандаться 2 часа — непонятно совершенно, поэтому ходил на Тарковского. 

Она была еще в моей юности, очень старая. Но там дико плохо пахнет, просто ужас. Я туда, в эту рюмочную, пару раз ходил, когда дикое похмелье было, один раз даже выпил, но у меня эта рюмочная ассоциируется только с одним — там дико воняет. И это отвращает. А вот Дмитрий Львович Быков любит там сидеть. Там, в принципе, романтично. Ну а Дима — романтик. Он же ратует за то, что хорошим проектом был СССР. Я считаю, только если без коммунизма бы это все было, может быть, что-то из этого и получилось. Самое главное и самое отвратительное в этом помимо трупов и всего, что мы знаем, это то, что людям 75 лет морочили голову. Ничего, связанного с реальностью, в этой идеологии нет. Только с идеальностью. Когда вся страна, все 250 миллионов человек живут в идеальности, это невозможно. Тем более что с бытом было плохо тогда. Хотя у меня с бытом всегда было хорошо.

Пока Ямпольский с Борисовым не вынули душу из «Маяка», все было там. Они не пускают Андрея Витальевича Васильева в «Маяк», и я не хожу туда уже года два, все. Это как Горбачева из Кремля выгнать. То же самое. Потому что нельзя душу выгонять. Там бездушное место, чего мне туда ходить? Выгнали из-за того, что Васильев у негра ухо откусил, а негр оказался деверем Ямпольского... Я не знаю, там какие-то свои разборки. Я, кстати, сколько Васю знаю, только один раз видел, как он дрался, он же пургомет включает — не пойми что сказал. Хотя, я в «Маяке» женился дважды. Ну, точнее, познакомился там со своими будущими женами. С Ксенией и, конечно, с Соней. С Соней мы в бильярд здесь играли очень долго. Я проигрывал. Семнадцать партий она выиграла, а я только три. Пришлось жениться, чтобы не отдавать. Это еще Сухановский был «Маяк», Самойленко Саши. Почему он сразу получил реальную популярность, как только открылся? Потому что только что было закрыто ВТО. Сгорело. И была непонятка, что делать-то. Ну, тыркались в Дом кино. Туда перешли даже какие-то официантки из Дома актера. А это очень важно, потому что у знакомых официанток можно взять в кредит. В ВТО так было принято... И как-то были все неприкаянны. И вот открыли эту штуку, Серега Шкаликов, помню, мне сказал — у, вчера там был, пошли... И там стояли еще пластмассовые столы такие белые и стулья. Не было никаких шкафов, еще туалет был наверху, и бильярд. И вот вся тусовка туда перебралась, и я как-то мимо проезжаю, вижу Сашка Самойленко чего-то там говорит, вот мы хотим новые столы. Я говорю: «А эти куда?» Он говорит: «Купи ты», какую-то маленькую сумму мне назвал. То ли Макс, то ли Сашка — не помню. И я купил долларов за сто пять столов и 20 стульев. И до сих пор они гниют на даче. У моей сестренки.